"Виктор Степанов. Рота почетного караула " - читать интересную книгу автора

наизусть - до закрученных вопросиками бровей, до затаенной в уголках губ
улыбки, до ямочки на подбородке, что выглядела совсем как глазок на
картофелине. Выразительнее всего на фотокарточке получились глаза - с такими
четкими, живыми зрачками, что казалось, сохранив свой живой блеск, они
смотрят с другой стороны, сквозь фотобумагу. Солдат словно бы подмигивал.
Кто-то даже сравнил эти глаза со светом умирающих звезд... Кажется, Настя...
Да, она.
Нет, в извивах пламени терялось, как будто сгорало даже это, почти
знакомое, лицо. Огонь для Андрея оставался всего лишь огнем.
"Имя твое неизвестно. Подвиг твой бессмертен..." - прочитал Андрей
медленно: бронзовые буквы читались отсюда наоборот. Тридцать семь букв...
"Имя твое неизвестно..." Но почему, почему неизвестно?
И вчера в роте спорили - как из запутанного клубка вытягивали ниточку
простой логики. В самом деле, почему неизвестно? Почему? Начать хотя бы с
[221] того, что фамилия была указана в повестке. Явился на сборный пункт.
Потом внесли в список отделения, потом - роты, батальона, полка, дивизии,
армии. Его фамилию выкрикивали на вечерних поверках. И когда посылали в бой,
в разведку, на любое задание, ведь знали же по фамилии!
Лейтенант рассказывал, что во время войны солдаты носили в кармашках
гимнастерок медальоны - пластмассовые патрончики, в которые завинчивалась
бумажка с фамилией и адресом, на случай если убьют. Некоторые, правда, их
выбрасывали перед боем суеверно, чтоб не накликать смерть. Значит, убивали
безымянного? Неизвестного? Но ведь кто-то видел, кто-то был рядом! Неужели
так и шли, шли вперед, вперед, не оглядываясь на убитых, не успевая записать
их фамилий? Как могли ставить обелиски без имен?
Где-то Андрей читал, не то в кино видел: пополнение прибыло за десять
минут до боя - не успели записать фамилий. "По порядку номеров
рассчи-тайсь!" - "Первый, второй... тридцатый..." И - в атаку, фамилии
выясняли потом.
А теперь красные следопыты ищут, ищут... На сколько лет им работы?
Наверное, хватит их детям и внукам.
Черная, с антрацитовыми блестками плита была безмолвна. Ветер чуть
тронул ветку сирени, как будто взъерошил перья, и Андрей опять подумал о
тех, кого ожидал.
"Почему не открывают ворота? Они, наверное, здесь... Они подойдут
первыми, и я скажу им, скажу все..."
Он совсем забыл, что ничего не сможет им сказать: часовым на посту
разговаривать не положено.
Андрей покосился вправо: створки тяжелых чугунных ворот медленно
расходились, поблескивая золочеными наконечниками.
"Наконец-то!" - обрадовался Андрей.
Но толпа, хлынувшая было в ворота, замялась, запнулась, кто-то ее
остановил.
Напротив, в конце дорожки, зашевелился, полыхнув алыми лентами, большой
венок. За ним Андрей различил военных в золотистых фуражках и в брюках с
красными и голубыми лампасами.
Венок поплыл прямо на него, покачиваясь, словно живой. И уже можно было
различить сопровождающих - стараясь [222] выдерживать ровность шеренг,
неторопливым шагом к Вечному огню приближался примерно взвод маршалов и
генералов.