"Питер Страуб. Клуб адского огня" - читать интересную книгу автора

нему, облегчая его страдания и успокаивая. Она научилась концентрировать
свое внимание, несмотря на царящий вокруг хаос, и каждая операция
становилась драмой, в которой они с хирургом, подчас импровизируя, играли
главные роли и если не изживали, то хоть немного обуздывали этот хаос.
Некоторые из их действий обладали даже каким-то изяществом, а порой
тщательным, неумолимым и сокрушительным изяществом наполнялась вся драма в
целом. Она научилась делить хирургов на "регбистов" и "пианистов", и Нора
очень ценила их похвалы. По ночам, слишком возбужденная от усталости, чтобы
спать, она курила травку вместе с остальными и играла в ту игру, в которую
играли в эту ночь все, - в карты, в волейбол или в ленивые перебранки.
К концу пятой недели ее пребывания во Вьетнаме на место нейрохирурга по
имени Крис Кросс назначили другого - Дэниела Харвича. Кросс, жизнерадостный
блондин с неиссякаемым набором ужасных шуток и неутолимым аппетитом к пиву,
был "регбистом", но при этом великолепным. Он работал как вол, но с
проблесками изумительного изящества, и Нора даже решила для себя, что она,
пожалуй, вряд ли встретит когда-нибудь лучшего хирурга. Все подразделение
горевало о замене, и когда преемником Кросса оказался странный тощий тип с
напоминающими пух волосами, в темных очках цвета бутылки с кока-колой и без
видимых признаков чувства юмора, они все сплотились вокруг памяти о докторе
Кроссе и вежливо игнорировали присутствие чужака. Одна из медсестер,
маленькая шустрая Рита Глоу, сказала, мол, какого черта, она может работать
и с этим клоуном - ей абсолютно все равно. Нора же продолжала учиться
волшебству под руководством двух других хирургов (один из которых - по ее
классификации - был "регбистом", а другой "пианистом", поднахватавшимся
"регбистских" приемов Криса Кросса) и вскоре заметила, что этот странный Дэн
Харвич не только работает, как все, по двенадцать часов, но умудряется за
тот же отрезок времени справляться с несколько большим количеством
пациентов, особо при этом - в отличие от других - не жалуясь на тяготы.
Однажды Рита Глоу сказала, что Норе стоит посмотреть, как работает этот
парень; он был, по ее словам, "прямо-таки праведником", а в работе "с ума
сойти, первоклассный чечеточник". На следующее утро Рита изменила назначения
таким образом, что Нора должна была стоять за операционным столом напротив
Харвича. Утром на столе между ними лежал молодой парализованный солдатик,
чья спина напоминала кусок сырого мяса Харвич сказал, что она должна
помогать ему, пока он будет извлекать из позвоночника паренька осколки
снаряда. В то утро он был одновременно "регбистом" и "пианистом", а руки его
были потрясающе быстрыми и уверенными. Три часа спустя он наложил на спину
солдатика самые быстрые и аккуратные швы, какие только доводилось видеть
Норе, и сказал:
- А теперь, когда я разогрелся, давайте сотворим что-либо потруднее,
о'кей?
Три недели спустя Нора уже спала с Харвичем, а через четыре - влюбилась
в него. А потом разверзлись небеса. На вертолетах привозили агонизирующие,
искалеченные тела, и они работали по семьдесят восемь часов без отдыха. Нора
и Харвич забирались в кровать, пропитанную кровью раненых, занимались
любовью, спали несколько мгновений, а потом вставали, и все начиналось
сначала. Словно заключенные в жуткую оболочку госпиталя, они жили посреди
операций, посреди ночи - иногда это было одно и то же. И в то время как
целостность воспоминаний предшествовавшего этому безумию периода
расползлась, память Норы больно жгли лица некоторых раненых солдат. Чувствуя