"Питер Страуб. Клуб адского огня" - читать интересную книгу автора

И это было не единственное, что ее тревожило. Нора прочитала первые
двадцать страниц "Призрака", мучимая таким водоворотом гнева и сомнений, что
предложения по возрождению серии тут же вылетали из памяти.
Какое право имел Дэйви требовать, чтобы она интересовалась
второсортными авторами? Ради Дэйви Нора впитала массу информации о
классической музыке. Она знала разницу между Марией Каллас и Ренатой
Тебальди, по первым аккордам могла узнать пятьдесят опер, могла определить,
когда ноктюрн Шопена играл Горовиц, а когда Ашкенази. Но почему она должна
склонять голову перед Хьюго Драйвером?
В это мгновение совесть Норы шепнула ей, что она как-никак
действительно солгала Дэйви о том, что прочла книгу Драйвера. Она закрыла
рукопись, спустилась вниз и помедлила у двери гостиной. "Смерть в Венеции"
лилась из колонок. Легонько Нора толкнула ладонью дверь, надеясь увидеть,
что Дэйви сидит за столом и пишет, или уткнулся взглядом в стену, или делает
еще что-то в этом роде - в общем, не спится ему, как и ей. А Дэйви лежал на
диване, накрывшись пледом, глаза были закрыты, губы его слегка трепетали.
Как она и предполагала, мистер Чувствительность зарядил в проигрыватель диск
и улегся на диван в надежде, что Нора уснет раньше, чем он.
Вот и все. Что и требовалось доказать. Тогда Нора вернулась в комнату и
включила радио. Она крутила ручку настройки, пока не нашла станцию,
передававшую блюзы - музыку, сосем не похожую на ту, что слушал Дэйви.
Пел Джеймс Коттон*, и в его пении было все - бесконечные повторы
чередовались с взрывами и пронзительным, за душу берущим напором чувств.
Сделав погромче, она принялась за рукопись "Призрака" с самого начала.
______________
* Джеймс Коттон (р. 1935) - американский блюзовый певец.

"Призрак" был второй проблемой, которую так хотелось выкинуть из головы
на время столь ею любимой утренней пробежки. Примерно через час после начала
чтения она вдруг поняла про Клайда Морнинга одну интересную вещь. И если она
не ошиблась, это может иметь большое значение для нее и для Дэйви. А может и
не иметь. Но с самой книгой было далеко не все ладно. Как и опасалась Нора,
"Призрак" оказался довольно поверхностным романом. Это был словно эскиз
художественного произведения, небрежно набросанный автором, который слишком
устал или слишком ленив даже для того, чтобы помнить имена своих персонажей.
Главный герой по имени Джордж Кармайкл к пятнадцатой странице стал Джорджем
Карстерсом, а после тридцать пятой снова превратился в Кармайкла. До конца
книги он выступал то под одним, то под другим именем - вероятно, в
зависимости от того, какое из них первым всплывало в памяти Морнинга, когда
он садился за пишущую машинку.
Гораздо хуже обстояло дело с повторами, буквально засорявшими язык
книги. Трое разных персонажей периодически произносили: "Действительно
правда". Чересчур много предложений начинались словом "Действительно" с
последующей за ним запятой. Глаза Джорджа Кармайкла-Карстерса были неизменно
"загадочными, душевно карими", а ботинки - всегда "в мелкой сетке трещин". С
языком было так же плохо, как и с грамматикой. Когда Джордж сбегал по
лестнице, солнце било его по "загадочным, душевно карим глазам". Когда он
"смотрел долгим пронзительным взглядом" на свою возлюбленную Лили Кларк,
глаза его прилипали к платью девушки. Или летели через всю комнату навстречу
ее "губам тигрицы". С полдюжины раз Джордж и другие герои "снашивали до дыр