"Август Юхан Стриндберг. Детская сказка (новелла)" - читать интересную книгу автора

уже подсчитывал те монетки по двадцать пять эре, которые мог бы
заработать... Внезапно его молчание прервал голос отца:
- Там, у ресторатора, милок, одно баловство. Целых шесть часов
болтаться без дела ради того, чтобы часок ставить кегли. Нет, надо бы
отправиться на баркасе за рыбой к Аландским островам *, вот это да, это...
______________
* Аландские острова - около 6,5 тысяч островов и шхер в Балтийском
море, у входа в Ботнический залив.

И он замолчал, а Торкель ощутил чудовищный гнет этого человека, от
которого не могла укрыться ни одна его тайная мысль, гнет этого ужасающего
судии, видевшего его насквозь...
- Трави шкоты, а не то лодка повернет! - скомандовал лоцман - и снова
продолжал свою речь: - Ты вот сидишь тут да думаешь, как бы удрать от меня и
зажить самостоятельно! Но не тут-то было - ты мне и самому нужен! Матушка
твоя была точь-в-точь как ты, никогда нельзя было на нее положиться:
говорила одно, а в голове - другое!
Он как следует приложился к бутылке и через несколько минут целиком
погрузился в назойливое брюзжание.
Необузданный во хмелю, он вонзался в душу бедного грешника, крепко к
ней присасывался, искал беспричинной ссоры и буквально выворачивал наизнанку
своего противника, потому что противник был ему необходим, чтобы сражаться с
ним, приписывать ему свои злобные мысли, отвечать на подозрения, которые
никто никогда не высказывал.
- Ты вот думаешь, что твой отец - бедняк, да? С тех пор как у него ни
кола ни двора? Да? Видал в лачуге судебного исполнителя с казенными марками?
Не видал? Соврешь - получишь трепку!
Торкель ни слова не проронил в ответ.
- Молчишь! Ты - хитрая лиса, но я-то на твоем лице читаю, о чем ты
думаешь, ведь я всех людей вижу насквозь. Да, то-то! Ясное дело, думаешь, я
пьян; нет, я не пьян! Я никогда, ни разу в жизни не был пьян, потому как еще
никому не удавалось напоить меня допьяна; и еще вот что: к ответу-то меня
призвали, да призвали несправедливо.
Самое горькое для мальчика в такого рода беседах начиналось тогда,
когда отец шел на унизительную для себя откровенность, потому что трезвым он
никогда не говорил о своих бедах. Хотя характер у Торкеля был сильным, а ум
гибким, он все-таки с трудом привыкал к такого рода выходкам. От матери он
выучился быть слепым и глухим, не принимать ничего близко к сердцу - пусть,
мол, все - как с гуся вода, однако это еще больше раздражало отца. В глубине
души он чувствовал, что слова его бесполезны.
- Слышишь, что я говорю? - ревел отец.
Теперь надо было решать - отвечать или нет.
Если он не отвечал, крик возобновлялся:
- Будешь отвечать, олух, или нет? Слышишь?
Вздумай Торкель ответить, его главная задача заключалась бы в том,
чтобы подобрать подходящий покорный тон, ибо прозвучи ответ хоть чуточку
резко или грубо, отец ударит его.
Иногда ему бывало совершенно безразлично - отвечают ему или нет, и если
Торкель знал, что трепки все равно не избежать, он доставлял себе маленькое
удовольствие, выкрикивая громко и грубо: