"Братья Стругацкие. Жук в муравейнике" - читать интересную книгу автора

...Последнее его письмо, как всегда написанное от руки, - он
признавал только письма от руки, никаких кристаллов, никаких магнитных
записей, только от руки, последнее его письмо пришло как раз оттуда, из-за
Голубой Змеи. "Стояли звери около двери, - писал он, - в них стреляли, они
умирали". И больше ничего не было в этом его последнем письме...
Она лихорадочно выговаривалась, всхлипывая и сморкаясь в смятые
лабораторные салфетки, и вдруг я понял, и через секунду она сказала это
сама: она виделась с ним вчера. Как раз в то самое время, когда я звонил
ей и беседовал с конопатым Тойво, и когда я дозванивался до Ядвиги, и
когда я разговаривал с Экселенцем, и когда я валялся дома, изучая отчет об
операции "мертвый мир", - все это время она была с ним, смотрела на него,
слушала его, и что-то там у них происходило, из-за чего она сейчас
плакалась в жилетку незнакомому человеку.



2 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. МАЙЯ ГЛУМОВА И ЖУРНАЛИСТ КАММЕРЕР

Она замолчала, словно опомнившись, и я тоже опомнился - только на
несколько секунд раньше. Ведь я был на работе. Надо было работать. Долг.
Чувство долга. Каждый обязан исполнять свой долг. Эти затхлые, шершавые
слова. После того, что мне довелось услышать. Плюнуть на долг и сделать
все возможное, чтобы вытащить эту несчастную женщину из трясины ее
непонятного отчаяния. Может быть, это и есть мой настоящий долг?
Но я знал, что это не так. Это не так по многим причинам. Например,
потому, что я не умею вытаскивать людей из трясины отчаяния. Просто не
знаю, как это делается. Не знаю даже, с чего здесь начинать. И поэтому мне
больше всего хотелось сейчас встать, извиниться и уйти. Но и этого я,
конечно, не сделаю, потому что мне надо непременно узнать, где они
встречались и где он сейчас...
Она вдруг снова спросила:
- Кто вы такой?
Она задала этот вопрос голосом надтреснутым и сухим, и глаза у нее
уже были сухие и блестящие, совсем больные глаза.
Пока я не пришел, она сидела здесь одна, хотя вокруг было
полным-полно ее коллег и даже, наверное, друзей, все равно она была одна,
может быть, даже кто-то и подходил к ней и пытался заговорить с нею, но
она все равно оставалась одна, потому что здесь никто ничего не знал и не
мог знать о человеке, переполнившем ее душу этим страшным отчаянием, этим
жгучим, обессиливающим разочарованием и всем прочим, что скопилось в ней
за эту ночь, рвалось наружу и не находило выхода, и вот появился я и
назвал имя Льва Абалкина - словно полоснул скальпелем по невыносимому
нарыву. И тогда ее прорвало, и на какое-то время она ощутила огромное
облегчение, сумела наконец выкричаться, выплакаться, освободиться от боли,
разум ее освободился, и тогда я перестал быть целителем, я стал тем, кем и
был на самом деле - совершенно чужим, посторонним и случайным человеком. И
сейчас ей становилось ясно, что на самом деле я не могу быть совсем уж
случайным человеком, потому что таких случайностей не бывает. Не бывает
так, чтобы расстаться с возлюбленным двадцать лет назад, двадцать лет
ничего не знать о нем, двадцать лет не слышать его имени, а потом,