"Братья Стругацкие. Трудно быть богом (цикл 22 век 4/6)" - читать интересную книгу автораРумата, распечатывая первое письмо.
- Водой грехов не смоешь, - проворчал мальчик. - Что я, благородный, что ли, мыться? - Я тебе про микробов что рассказывал? - сказал Румата. Мальчик положил зеленые штаны на спинку кресла и омахнулся большим пальцем, отгоняя нечистого. - Три раза за ночь молился, - сказал он. - Чего же еще? - Дурачина ты, - сказал Румата и стал читать письмо. Писала дона Окана, фрейлина, новая фаворитка дона Рэбы. Предлагала нынче же вечером навестить ее, "томящуюся нежно". В постскриптуме простыми словами было написано, чего она, собственно, ждет от этой встречи. Румата не выдержал - покраснел. Воровато оглянувшись на мальчишку, пробормотал: "Ну, в самом деле..." Об этом следовало подумать. Идти было противно, не идти было глупо - дона Окана много знала. Он залпом выпил кофе и положил в рот жевательную кору. Следующий конверт был из плотной бумаги, сургучная печать смазана; видно было, что письмо вскрывали. Писал дон Рипат, решительный карьерист, лейтенант серой роты галантерейщиков. Справлялся о здоровье, выражал уверенность в победе серого дела и просил отсрочить должок, ссылаясь на вздорные обстоятельства. "Ладно, ладно..." - пробормотал Румата, отложил письмо, снова взял конверт и с интересом его оглядел. Да, тоньше стали работать. Заметно тоньше. В третьем письме предлагали рубиться на мечах из-за доны Пифы, но соглашались снять предложение, если дону Румате благоугодно будет привести доказательства того, что он, благородный дон Румата, к доне Пифе писал каллиграф, а в оставленных промежутках были коряво, с грамматическими ошибками вписаны имена и сроки. Румата отшвырнул письмо и почесал искусанную комарами левую руку. - Ну, давай умываться! - приказал он. Мальчик скрылся за дверью и скоро, пятясь задом, вернулся, волоча по полу деревянную лохань с водой. Потом сбегал еще раз за дверь и притащил пустую лохань и ковшик. Румата спрыгнул на пол, содрал через голову ветхую, с искуснейшей ручной вышивкой ночную рубаху и с лязгом выхватил из ножен висевшие у изголовья мечи. Мальчик из осторожности встал за кресло. Поупражнявшись минут десять в выпадах и отражениях, Румата бросил мечи в стену, нагнулся над пустой лоханью и приказал: "Лей!" Без мыла было плохо, но Румата уже привык. Мальчик лил ковш за ковшом на спину, на шею, на голову и ворчал: "У всех как у людей, только у нас с выдумками. Где это видано - в двух сосудах мыться. В отхожем месте горшок какой-то придумали... Полотенце им каждый день чистое... А сами, не помолившись, голый с мечами скачут..." Растираясь полотенцем, Румата сказал наставительно: - Я при дворе, не какой-нибудь барон вшивый. Придворный должен быть чист и благоухать. - Только у его величества и забот, что вас нюхать, - возразил мальчик. - Все знают, его величество день и ночь молятся за нас, грешных. А вот дон Рэба и вовсе никогда не моются. Сам слышал, их лакей рассказывал. - Ладно, не ворчи, - сказал Румата, натягивая нейлоновую майку. |
|
|