"Братья Стругацкие. Сказка о Тройке" - читать интересную книгу автора

ему о том, какой гигантский вклад он, Клоп Говорун, может совершить в
теорию Линейного Счастья, и прозрачно намекнул на мировую славу и
неизбежность длительных командировок за границу, в том числе и в
экзотические страны. Душевное равновесие было восстановлено полностью.
Говорун явно приободрился, посолиднел и, как только в кинозале погас свет,
тут же полез по рядам кусаться, так что мы с Эдиком не получили от фильма
никакого удовольствия: Эдик боялся, что Говоруна тихо раздавят по
привычке, я же ждал безобразного скандала.



4

Витька этой ночью в гостинице не ночевал. Роман же пришел,
по-видимому, очень поздно, и утром нам с Эдиком пришлось изгонять его из
постели холодной водой. Мы наскоро позавтракали кефиром и огурцами. Я
очень спешил, мне не терпелось увидеться с комендантом и прояснить свое
теперешнее положение. Комендант мне благоволил: время от времени я помогал
ему разбираться в путаных заключениях профессора Выбегаллы и вообще ему
сочувствовал. Да и как было не сочувствовать? Жил-был человек, ничего
такого не делал, никому особенно не мешал, работал комендантом общежития,
достиг успехов, и вдруг вызвал его товарищ Голый, поругал за
приверженность к религии и бросил на повышение - комендантом Колонии
Необъясненных Явлений. Будь он помоложе да поначитанней, он, возможно, и
развернулся бы там, но товарищ Зубо был не таков. Был он служака, и был он
к тому же человеком повышенной брезгливости. "Погибаю я там, - жаловался
он мне иногда. - Погибаю я там, Александр Иванович, со змеями этими
бородатыми, вонючими, с этими каракатицами, пришельцами. Аппетит потерял я
совсем, худею, жена брюки ушивает, и никакой же перспективы... Сегодня вот
еще один паразит прилетел, лепечет чего-то не по-русски, каши не жрет,
мяса не жрет, а употребляет он, оказывается, зубную пасту... Не могу я так
больше. Жаловаться я хочу, не по закону это, до самого товарища Голого
дойду..." Очень я ему сочувствовал.
Плачевное положение коменданта усугублялось историей с разумным
дельфином Айзеком. Сам дельфин давно уже помер по невыясненным причинам,
но дело его жило и причиняло неприятности. Жило оно вот почему. Во-первых,
Айзек скончался, недоиспользовав отпущенные на него две тонны трески. Эта
когда-то свежая треска висела на шее у несчастного коменданта как жернов,
и не было никакой возможности от нее избавиться. Комендант ел ее сам и
всей семьей, приглашал гостей, кормил половину китежградских собак,
несколько раз травился рыбным ядом, отравил насмерть свою лучшую свинью,
но трески словно бы и не убавлялось.
Во-вторых, дело Айзека не прекращалось потому, что, пока акт о смерти
ходил по инстанциям, из покойника набили чучело и передали китежградской
школе в качестве наглядного пособия, а между тем обстоятельства смерти
вызвали в инстанциях некие подозрения, и акт вернулся с резолюцией
произвести посмертное вскрытие на предмет уточнения упомянутых
обстоятельств. С тех пор еженедельно комендант получал запрос: "Почему до
сих пор не высланы результаты вскрытия?" - на что однообразно отвечал, что
принимаются-де все меры к быстрейшему ответу на ваш исходящий такой-то.