"Братья Стругацкие. Сказка о Тройке" - читать интересную книгу автора

тем у товарища Голого, администратора в высшей степени авторитетного и
состоящего в приватном знакомстве с небезызвестным товарищем Вунюковым,
имеется среди прочих детей любимая дочь на выданье по имени Ирина. Назвав
имя, он, Роман, полагает, что сказал уже более, чем достаточно, и имеет
только добавить, что товарищ Голый, насколько известно, никогда и не в чем
не отказывает товарищу Ирине; что товарищ Вунюков, по имеющимся сведениям,
с большой охотой выполняет практически все просьбы товарища Голого; и что
задача, таким образом, сводится лишь к созданию ситуации, когда товарищ
Ирина вознамерится выполнять все существенные просьбы товарища Романа,
старшего из магистров. Пока в своем активе он, Роман, числит: три
бессонных ночи, заполненных чтением наизусть поэта Гумилева; два кошмарных
вечера, проведенных у товарища Голого в беседах о хорканье вальдшнепов и
чуфыканье тетеревов; ежедневное мучительное бритье опасной бритвой;
сожженную нынче днем на пляже спину и хроническую боль в лицевых мускулах
- следствие непрекращающейся мужественной улыбки.
- Победа будет за мной, - заключил Роман, натягивая пиджак. - И тогда
я вас не забуду, мои дорогие фаталисты, моралисты и уголовники!
Он сделал ручкой, построил на лице мужественную улыбку и вышел,
посвистывая. Клоп, потеряв надежду самовыразиться, с независимым ведом
выскользнул за ним. Только сейчас я заметил, что Феди в комнате тоже нет.
Федя был очень чуток к напряженности в отношениях и, вероятно, счел за
благо удалиться, когда Витька начал орать на Эдика.
- Может, хватит трепаться? - сказал я утомленно. - Может, лучше
пойдем прогуляемся?
- Я знаю только одно, - не обратив на меня внимания, сказал Эдик. -
Все, что ты говорил здесь, Виктор, ты никогда не осмелишься повторить ни
Жиану Жиакомо, ни Федору Симеоновичу. И уж, во всяком случае, ты никогда
не расскажешь им, как тебе достался пришелец.
Это был удар большой жестокости и силы. Я даже поразился, как
вежливый Эдик позволил себе это. Жиан Жиакомо и Федор Симеонович, учителя
Витьки, принадлежали к предельно узкому кругу людей, которых Витька
уважал, любил и вообще принимал во внимание.
Грубый Корнеев, только что нахально скаливший зубы в лицо Эдику,
почернел, как удавленник. Он искал слов, грубых, оскорбительных слов, и не
находил их. Тогда он стал искать грубые жесты. Он вскочил и пробежался по
потолку. Потом он превратился в камень, полежал так, раздумывая, и,
отыскав жест, вернул себе прежний вид. Он извлек из-под кровати
комендантский бидон, аккуратно поставил его посередине комнаты, отошел в
угол, разбежался и пнул бидон ногой с такой силой, что бидон исчез. Потом
он оглядел нас желтыми глазами, крикнул: "Ну и пр-ропадайте тут,
вегетарианцы!" - и исчез сам.
Несколько минут мы с Эдиком сидели молча. Говорить было не о чем.
Затем Эдик тихонько сказал:
- Я хотел бы осмотреть Колонию, Саша. Ты меня не проводишь?
- Пойдем, - сказал я. - Только я не буду бродить с тобой, ты сам все
осмотришь. А то я обещал Спиридону кое-что почитать.
Эдик не возражал. Я взял папку с японскими материалами, и мы вышли в
коридор. По коридору, заложив руки за спину, прогуливался Клоп Говорун,
задумчиво прислушиваясь к каким-то своим ощущениям. Я сообщил ему, что иду
к Спиридону.