"Братья Стругацкие. Жиды города Питера" - читать интересную книгу автора

которые в ней водятся... Я понимаю, мы с вами не в равном положении
сейчас. Вы
- под ударом, а я как бы выхожу чистенький... Но уверяю вас, если бы
эта молния ударила и в меня тоже, я бы закричал, конечно, потому что
больно, потому что обидно, понимаю, но я бы заставил себя задуматься:
почему? Почему выбрали именно меня? Может быть, все-таки не зря выбрали?
Может быть, я жил как-то неправильно?.. Ведь все наши дураки и негодяи,
они же к нам не с неба свалились, они же из нас, из гущи нашей, они
глупые, однако нутром своим они всегда выражают именно гущу, ту самую, от
которой мы все оторвались, отгородились своими окладами, своей чистенькой
работкой, и когда нам говорят: ну, ты, гад, выйди из строя, на колени! -
может быть, не об унижении своем барском думать надо, а о том надо думать,
что это наш последний шанс уразуметь, почему мы чужие, и покаяться... Не
перед дураками покаяться, которые нас из строя выдернули, а перед
строем...
Кирсанов: Да каяться-то в чем? В чем каяться? И перед каким-таким
строем? Перед общественным, что ли?
Базарин: Я не знаю, в чем ты должен каяться. Это тебе виднее. Я тебе
уже говорил, что с определенной точки зрения и ты, и я, и он, мы все -
зажравшиеся баре, которые берут много, а отдают мало. Мы привыкли к этому,
и нам кажется, что так и должно быть. Мы сами построили себе свой модус
вивенди, мы сами построили себе удобную в употреблении мораль... Ты вот
защищаешь Саньку, что он у тебя бабник не простой, а законопослушный, но
ты пойми, что, с точки зрения тети Моти, он и есть самый настоящий
распутник! В тридцать лет - две жены, каждой по ребенку заделал, а теперь
пожалуйста - у него еще и какая-то Галина... Ну что это - не распутство?
Пинский: Ну, хорошо. Положим, Саньку можно кастрировать, в крайнем
случае. А со мной что вы прикажете делать? Тетя Мотя ведь не еврей, а я -
еврей, дрянь этакая...
Базарин: Перестаньте, Александр Рувимович! При чем здесь опять евреи?
Вы меня знаете, я не антисемит, но эта ваша манера сводить любую проблему
к еврейскому вопросу...
Пинский: Ну да, конечно! А как насчет вашей манеры - все сводить к
мнению тети Моти?..
Базарин (проникновенно): Когда я говорю о тете Моте, я имею в виду
мнение большинства. Того самого большинства, к которому все мы склонны
относиться с таким омерзительным высокомерием... Я подчеркиваю: я тоже
грешен! Но я хотя бы пытаюсь, хотя бы иногда встать на эту точку зрения и
посмотреть на себя с горы...
Пинский (с нарочитым еврейским акцентом): Таки себе хорошенький
пейзажик, наверное, открывается с этой вашей горы!
Базарин: Вы, Александр Рувимович, совершенно напрасно все время
стараетесь меня вышутить. Остроты отпускать - самое простое дело. И самое
пустое! Вы понять попытайтесь. Понять! Не до шуток сейчас, поверьте вы
мне...
Пинский: А это уж позвольте мне самому решать. По мне так с петлей на
шее лучше уж шутки шутить, чем каяться... А если уж и каяться, то никак уж
не перед вами и не перед загадочной вашей тетей Мотей!
Базарин (бормочет): Гордыня, гордыня... Все мимо ушей...
Кирсанов (вдруг): Да, гордыня. Это верно. Хватит. (Подходит к