"Братья Стругацкие. Жиды города Питера" - читать интересную книгу автора

знает куда, а он рассказывает по этому случаю анекдот и садится играть в
го...
Зоя Сергеевна: Он считает, что нам с тобой вообще никуда не следует
ходить...
Кирсанов (раздраженно): Ну да, конечно! Он хочет, чтобы они пришли
сюда, чтобы вломились, заковали в наручники, по морде надавали...
(Некоторое время угрюмо молчит, а потом вдруг с невеселым смешком
произносит нарочито дребезжащим старческим голоском.) "Что, ведьма,
понарожала зверья? Санька твой иезуит, а Сережка фармазон, и пропьют они
добро мое, промотают!.. Эх, вы-и!"
Зоя Сергеевна (утешающе): Я думаю, ничего особенно страшного не
будет. Отправят куда-нибудь на поселение, будем работать в школе или в
детском доме... Обыкновенная ссылка. Я помню, как мы жили в Карабутаке в
сорок девятом году. Была мазанка, печку кизяком топили... Но холодина была
зимой ужасная... А вместо сортира - ведро в сенях. Тетя Юля, покойница,
она языкастая была... вернется, бывало, из сеней и прочтет с выражением:
"Я люблю ходить в ведро, заносить над ним бедро, писать, какать, а потом
возвращаться в теплый дом"... Две женщины немолодые, девчонка - и ничего,
жили...
Кирсанов (с нежностью): Бедная ты моя лапа... (Слышится стук в
наружную дверь.) Погоди, я открою. Это, наверное, Кузьмич, совесть его
заела...
Он выходит в прихожую и возвращается с Пинским. Пинского не узнать:
он в старом лыжном костюме, туго перетянутом солдатским ремнем, на голове
- невообразимый треух, на ногах - огромные бахилы. В руке у него тощий
облезлый рюкзак типа "сидор".
Пинский: Я решил лучше у нас посидеть. Одному как-то тоскливо.
Кстати, куда мне ключ девать? Сережке отдать, что ли? Я надеюсь, ему
повестку еще не прислали?
Кирсанов: Еще не прислали, но могут и прислать. "Разгильдяи города
Питера!"...
Пинский: Да нет, вряд ли. Молод еще. Хотя, с другой стороны, тетя
Мотя у нас ведь непредсказуема.
Кирсанов: Правильнее говорить не тетя Мотя, а "Софья Власьевна".
Пинский: А это одно и то же. Софья Власьевна, а кликуха у ей - тетя
Мотя.
Кирсанов: Да-а, юморок у нас с тобой, Шурик... предсмертный.
Пинский: Типун тебе на язык, старый дурень! Не дрейфь, прорвемся. В
любом случае это ненадолго. Агония! Предсмертные судороги
административно-командной системы. Я даю на эти судороги два-три года
максимум...
Кирсанов: Знаешь, в наши годы - это срок.
Пинский: Зоя, что это ты делаешь?
Зоя Сергеевна: "Молнию" пришиваю.
Пинский: Ну и глупо. Завтра она у него сломается, и что тогда
прикажете делать? Пуговицы надо! Самые здоровенные... И никаких "молний",
никаких кнопочек... Слушай, пойдем посмотрим, что ты там ему упаковала...
Пошли, пошли!
Кирсанов: Тоже мне - старый зек нашелся.
Пинский: Давай, давай, поднимайся... Зек я там или не зек, а на зеков