"Братья Стругацкие. Отель У погибшего альпиниста" - читать интересную книгу автора

В зале все еще играла музыка, но уже никого не было, только дю
Барнстокр, сидя спиною ко мне за карточным столиком, задумчиво творил
чудеса с двумя колодами. Он плавным движением узких белых рук извлекал
карты из воздуха, заставлял их исчезать с раскрытых ладоней, пускал колоды
из руки в руку мерцающей струей, веером рассыпал их в воздухе перед собой
и отправлял в небытие. Меня он не заметил, а я не стал его отвлекать. Я
просто взял с буфета бутылку и на цыпочках вернулся в бильярдную.
Когда в бутылке осталось чуть больше половины, я мощным ударом
выбросил за борт сразу два шара и порвал сукно на бильярде. Симонэ пришел
в восхищение, но я понял, что с меня достаточно.
- Все, - сказал я и положил кий. - Пойду подышу свежим воздухом.
Я миновал столовую, теперь уже совсем пустую, спустился в холл и
вышел на крыльцо. Почему-то мне было грустно, что вечеринка кончилась, а
ничего интересного не произошло, что я упустил шанс с госпожой Мозес и,
кажется, наговорил какой-то ерунды чаду покойного брата господина дю
Барнстокра, и что луна яркая, маленькая и ледяная, и что вокруг на много
миль только снег да скалы. Я поговорил с сенбернаром, совершавшим ночной
обход, и он согласился, что ночь действительно излишне тиха и пустынна и
что одиночество - это действительно при всех его огромных преимуществах
паршивая вещь, но он наотрез отказался огласить долину воем или в крайнем
случае лаем вместе со мной. В ответ на мои уговоры он только помотал
головой, отошел недовольный и лег у крыльца.
Я прошелся взад-вперед по расчищенной дорожке перед отелем, поглазел
на залитый голубой луной фасад. Светилось желтым окно кухни, светилось
розовым окно в спальне госпожи Мозес, горел свет у дю Барнстокра, и за
портьерами в столовой, а остальные окна были темны, и окно в номере Олафа
было раскрыто настежь, как и утром. На крыше одиноко торчал закутанный с
головой в шубу страдалец Хинкус, такой же одинокий, как и мы с Лелем, но
еще более несчастный, согнутый под бременем своей болезни и своего страха.
- Хинкус! - тихонько позвал я, но он не шевельнулся. Может быть,
дремал, а может быть, не слышал сквозь теплые наушники и поднятый
воротник.
Я замерз и с удовольствием ощутил, что теперь наступило самое время
закрепить наметившуюся добрую традицию и выпить горячего портвейна.
- Пойдем, Лель, - сказал я, и мы вернулись в холл. Там мы встретили
хозяина, и я посвятил его в свой замысел. Я встретил полное понимание.
- Сейчас можно отлично посидеть в каминной, - сказал он. - Ступайте
туда, Петер, а я пойду распоряжусь.
Я последовал его приглашению и, устроившись перед огнем, принялся
греть озябшие руки. Я слышал, как хозяин ходит по холлу, как он что-то
бубнит Кайсе и опять ходит по холлу, щелкая выключателями, потом шаги его
затихли, а наверху в столовой смолкла музыка. Грузно ступая по ступенькам
лестницы, он снова спустился в холл, негромко выговаривая Лелю: "Нет-нет,
Лель, не приставай, - говорил он строго. - Ты опять совершил это
безобразие. На этот раз прямо в доме. Господин Олаф жаловался мне, и это
позор. Где это видано, чтобы добропорядочная собака..."
Итак, викинга опозорили вторично, подумал я с некоторым злорадством.
Я вспомнил, как лихо Олаф отплясывал в столовой с чадом, и мое злорадство
усилилось. Поэтому, когда Лель с виновато опущенной головой подошел ко
мне, цокая когтями, и сунул холодный нос мне в кулак, я потрепал его по