"Аркадий и Борис Стругацкие. Обитаемый остров (окончательный вариант 1992 г)" - читать интересную книгу автора

до десяти, медленно поднялся и неторопливо, заранее улыбаясь, повернул
голову.
В окно смотрело на него длинное темное лицо с унылыми большими глазами,
с уныло опущенными углами губ, смотрело без всякого интереса, без злобы и
без радости, смотрела не на человека из другого мира, а так, на докучное
домашнее животное, опять забравшееся, куда ему не велено. Несколько секунд
они смотрели друг на друга, и Максим ощущал, как уныние, исходящее от этого
лица, затопляет дом, захлестывает лес и всю планету, и весь окружающий мир,
и все вокруг стало серым, унылым и плачевным, все уже было, и было много
раз, и еще много раз будет, и не предвидится никакого спасения от этой серой
унылой плачевной скуки. Затем в доме стало еще темнее, и Максим повернулся к
двери.
Там, расставив крепкие короткие ноги, загородив широкими плечами весь
проем, стоял сплошь заросший рыжим волосом коренастый человек в безобразном
клетчатом комбинезоне. Сквозь буйные рыжие заросли на Максима глядели
буравящие голубые глазки, очень пристальные, очень недобрые и тем не менее
какие-то веселые - может быть, по контрасту с исходившими от окна всемирным
унынием. Этот волосатый молодчик тоже явно не впервые видел пришельцев из
другого мира, но он привык обходиться с этими надоевшими пришельцами быстро,
круто и решительно - без всяких там контактов и прочих ненужных сложностей.
На шее у него висела на кожаном ремне толстая металлическая труба самого
зловещего вида, и выхлопное отверстие этого орудия расправы с пришельцами он
твердой грязной рукой направлял прямо Максиму в живот. Сразу было видно, что
ни о высшей ценности человеческой жизни, ни о Декларации прав человека, ни о
прочих великолепных изобретениях высшего гуманизма, как и о самом гуманизме,
он слыхом не слыхал, а расскажи ему об этих вещах - не поверил бы.
Однако Максиму выбирать не приходилось. Он протянул перед собой прутик
с нанизанными грибными шляпками, улыбнулся еще шире и произнес с
преувеличенной артикуляцией: "Мир! Дружба!" Унылая личность за окном
откликнулась на этот лозунг длинной неразборчивой фразой, после чего
очистила район контакта и, судя по звукам снаружи, принялась наваливать в
костер сухие сучья. Взлохмаченная рыжая борода голубоглазого зашевелилась, и
из медных зарослей понеслись рыкающие, взревывающие, лязгающие звуки, живо
напомнившие Максиму железного дракона на перекрестке.
- Да! - сказал Максим, энергично кивая. - Земля! Космос! - Он ткнул
прутиком в зенит, и рыжебородый послушно поглядел на проломленный потолок. -
Максим! - продолжал Максим, тыча себя в грудь. - Мак-сим! Меня зовут
Максим! - Для большей убедительности он ударил себя в грудь, как разъяренная
горилла. - Максим!
- Махх-ссим! - рявкнул рыжебородый со странным акцентом.
Не спуская глаз с Максима, он выпустил через плечо серию громыхающих и
лязгающих звуков, в которой несколько раз повторялось слово "Мах-сим", в
ответ на что невидимая унылая личность принялась издавать жуткие тоскливые
фонемы. Голубые глаза рыжебородого выкатились, раскрылась желтозубая пасть,
и он загоготал. Очевидно, неведомый Максиму юмор ситуации дошел, наконец, до
рыжебородого. Отсмеявшись, рыжебородый вытер свободной рукой глаза, опустил
свое смертоносное оружие и сделал Максиму недвусмысленный знак, означавший:
"А ну, выходи!"
Максим с удовольствием повиновался. Он вышел на крыльцо и снова
протянул прутик с грибами. Рыжебородый взял прутик, повертел его так и сяк,