"Аркадий и Борис Стругацкие. Машина желаний (сценарий, Вариант 2)" - читать интересную книгу автора

- А манихейцы говорили - "дьявол", и имели в виду дьявола. Так вот ваш
дьявол, может быть, и не злонамерен: он как спрятал вашу истину в самом
начале один раз, так и плюнул на нее. А вы ходите и копаете - то в одном
месте, то в другом. В одном копнули - ага, ядро состоит из протонов. В
другом месте копнули - красота, треугольник а-бэ-цэ равен треугольнику а
прим-бэ прим-цэ прим. Вы неплохо устроились. А вот мой дьявол - другое дело.
Он не сидит сложа ручки. Я истину откапываю, а он в это время с нею что-то
делает. И получается так, что откапывал я истину, а выкопал дерьмо. Возьмите
там какой-нибудь закон Архимеда... С самого начала он был правильный, и
сейчас он правильный, и всегда будет правильным. Каждый может его проверить,
пожалуйста. А стоит взять какой-нибудь расписной горшок восьмого века... Да
в восьмом веке в него объедки кидали, а нынче он в музее стоит и вызывает
восхищение лаконичностью рисунка и неповторимостью формы, и все вокруг ахают
до тех пор, пока не выясняется, что никакого он не восьмого века, а сработал
его одноглазый Гур и подсунул в раскоп для сенсации... И форма у него
осталась неповторимой, и рисунок лаконичный, но аханье, как ни странно,
стихает...
- Ну, вы неправы, - говорит Профессор. - Вы говорите о профанах и
снобах...
- Ничего подобного, - говорит Писатель. - Я говорю о горшках. Я сам
двадцать лет леплю такие горшки. И поскольку я писатель достаточно
известный, то они восхищают книголюбов лаконичностью рисунка и
неповторимостью формы. А лет через десять придет мальчик и в простоте
душевной заорет про голого короля... А через сто лет - кто его знает? -
явится другой мальчик и заорет "эврика!" по моему поводу. Что, и такие
случаи бывали...
- Господи, - произносит Профессор. - И вы об этом все время думаете?
- Первый раз в жизни. Я вообще очень редко думаю. Мне это вредно.
- Я имею в виду, что невозможно, наверное, писать, например, роман и
все время думать, как он будет читаться через сто лет...
- Конечно, невозможно. А с другой стороны, если его не будут читать
через сто лет, на кой черт его писать..
- А деньги! - со злостью замечает проводник. - Ты за него не
беспокойся, Профессор, ни о чем таком он не думает. О бабах он думает, о
скачках, вот и все его размышления... Истина! Ты его лучше спроси, сколько
ему за строчку платят!
Пауза. Потом Профессор тихонько говорит:
- Если все это так просто, то зачем он с нами в Зону пошел?
- Тихо... - говорит проводник.
Дрезина замедляет ход. Впереди из тумана надвигается какое-то
полуразрушенное станционное строение.
- Приехали. - Проводник спрыгивает на шпалы. - Отдых!
- Фу-ты! - произносит Писатель, распрямляясь. - Ну теперь-то хоть можно
хлебнуть?
На газете, расстеленной поверх платформы, стоят термос с кофе, бутылка
спиртного, развернуты пакеты со снедью. Все трое усердно жуют, прихлебывая
из складных стаканчиков. Теперь уже совсем светло, но туман не рассеялся, он
такой же густой, как и раньше, только не молочно-белый, а зеленоватый.
- Вы для меня оба новички, - говорит проводник. - Я вас в Зоне не видел
и ничего хорошего от вас не жду. Вы меня наняли, и я постараюсь, чтобы вы