"Теодор Старджон. Нерасторжимая связь" - читать интересную книгу автора

- Значит, ты хочешь просто воспользоваться мною?
- Разве это плохо?
- Да, если мне от этого нет никакого удовольствия. В ответ Муленберг
расхохотался:
- Мне всегда нравились твои зажигательные речи. Но распалить меня
тебе не удастся.
Она скосила на него глаза:
- Никогда?
- Во всяком случае, сейчас.
Баджи призадумалась. Взглянула на свои руки так, будто именно они
мешали ей соблазнить Муленберга. Повернула их ладонями вверх и сказала:
- Иногда мне по-настоящему нравится, что нас объединяют не только
постельные "охи" и "ахи". Может, нам стоит сблизиться сильнее?
- Не понял.
- У нас нет ничего общего, - пояснила она. - Вообще ничего. Мы разные
до мозга костей. Оба охотимся за фактами, но из совершенно разных
побуждений. Ты пользуешься фактами просто для поиска истины.
- А ты?
Она улыбнулась:
- Сразу и не скажешь. Хороший журналист не просто описывает
происходящее. Он передает и собственные впечатления - а они могут идти
вразрез с фактами. В общем...
- Интересно, возникали ли подобные мысли у наших друзей, лежащих там,
- он ткнул большим пальцем за спину, на дверь покойницкой.
- Наверняка. И разобраться в них было непросто. Кстати, это двое
мужчин, две женщины или разнополые близнецы?
- Разве я не сказал? - искренне изумился Муленберг.
- Нет, - ответила Баджи.
Он открыл было рот, но не успел ничего сказать. Помешал вопль.

***

Он донесся и снизу, и снаружи, и отовсюду, и ниоткуда - из мира,
которому нет названия. Он обволок их, проник в их души, наполнил и
пространство, и время. Он казался отголоском их собственного первородного
крика, который они издали, потеряв, как и все мы, тепло материнской
утробы, вырвавшись в неуютный мир. В нем слышалась боль - отчасти из-за
утраты, отчасти из-за лихорадочного осознания нестерпимого великолепия
жизни. Долго ли он длился, понять было нельзя. Наконец он стих, боль
отступила, но сколько еще после этого время стояло как зачарованное, они
не знали.
Муленберг вдруг ощутил, как ноют икры и мышцы спины. Они
недвусмысленно жаловались на усталость. Он осознал это и дал им отдохнуть
- сел. Тогда рука Баджи вытянулась. Муленберг опустил глаза и увидел, что
девушка вцепилась ему в предплечье. Тут и она пришла в себя, отпустила
его, оставив на коже красные пятна - поутру они превратятся в синяки.
- Вот какой он, этот вопль, - сказала наконец Баджи. - В парке
раздался точно такой же. Дважды его выдержит не всякий...
Только теперь Муленберг нашел в себе силы разглядеть ее лицо; на нем,
белом как полотно, едва выделялись бескровные губы. Муленберг вскочил. -