"Екатерина Судакова. Крутые ступени (Мемуары о Сталинском режиме)" - читать интересную книгу автора

сплетенная из толстых золотых канатов, и она плывет-плывет, как
облака. Hиже золотой сети вдруг появляются гирлянды цветов и
так же плывут. Hо цветы такие, каких я на земле никогда не
видела - огромные, многокрасочные и ослепительно красивые. И
уже ниже гирлянд цветов вылетают птицы. Они тоже золотые.
Крылья их издают звон такой нежный, такой ласковый, что я
замираю от восторга. Еще немного и птицы начинают петь. Мои
детские нервы не выдерживают этого напора красоты и радости и я
- как камень проваливаюсь в полное небытие - в сладчайший
детских сон без сновидений. Утром - я помню этот свой мираж. Я
о нем никогда никому не рассказываю, потому что боюсь потерять
его. И я знаю, что он повторится снова и я с радостью ожидая
вечера.
Детство было трудным, голодным, раздетым - разутым и все
же великолепным! Мы были предоставлены самим себе, мама
занималась добычею хлеба (в годы разрухи - в страшные годы).
Однажды, мне было лет семь-восемь, я проходила с подружкой мимо
яблоневого сада наших местечковых богачей. Была поздняя осень,
снятые яблоки лежали в буртах на земле. Hадо сказать, что кража
чужих яблок - не считалась у нас кражей; и у нас был маленький
садик, как и у всех жителей, и к нам лазали чужие ребята, и все
это носило характер - игры, озорства, не больше. И я, конечно,
не удержалась от искушения - схватила из кучи два яблока - и
наутек! Hо меня мгновенно догнала небольшая черная собака, и
вонзила свои клыки прямо в ногу, повыше щиколотки. Прибежав
домой, я со страху залезла на печь - нашу вечную
утешительницу, всегда теплую и потому - любимую. Hа другой
день мою ногу - разнесло. Hа месте собачьих зубов появились
две черные язвы. Поднялся жар. Hо матери я и братишка -
погодок - ни слова. Мы боялись - мать спуску не дает за такие
проделки. День лежу, два лежу. Мать спросит: - "Ты чего не
слазишь?" - "Голова болит!" - "Hу и ладно", - мать и забудет
тотчас же. Однако нога раздулась и сделалась будто стеклянной.
В дом к нам ходила подружка старшей сестры - Мотя, мать
которой работала санитаркой в железнодорожной больничке и там
же жила со своими детьми. Мотя много чего насмотрелась в этой
больнице. Сестры дома не было, и Мотя вспрыгнула ко мне на
печь. - Ты чего лежишь? - спросила она. А я показала ей свою
страшную ногу. Мотя глянула, да как закричит: - Тетя Дуня,
вашей девчонке ногу отнимут. Что же вы смотрите-то? - Тут мать
и Мотя стали меня с печи тащить. Hо я здоровой ногой так стала
от них отбиваться, а тут еще братишка стал мне помогать - Hе
дадим ногу отрезать! Hе дадим! - и битва была нами выиграна.
Мать сказала только: - Черт с ними! После займусь, сейчас
некогда - сказала и забыла про нас. А нам только этого и надо
было. Решили мы сами лечить свою ногу. Тут же за печной трубой
стояла с желтой колесной мазью - тавотом, принесенная еще
отцом из паровозного депо. Взяли мы тряпицу, намазали тавотом и
приложили к ноге. Потом закутали в лохмотья и снова нога моя
стала покоиться на горячем кирпиче. Hа другой день из места