"Эжен Жозеф Сю. Жан Кавалье " - читать интересную книгу автора

смертной казни. Несмотря на всю крайнюю строгость этих постановлений, Жером
Кавалье принимал участие во всех собраниях, которые устраивали изгнанные
пасторы в лесах и горах. Он не оспаривал у короля ни его власти, ни его
права избивать безоружных протестантов, которые собирались, с целью
благоговейно послушать "министров", как называли они своих попов. Но он
полагал, что протестанты должны, не защищаясь, дать перерезать себя и таким
мученичеством заслужить бессмертие, обещанное верующим. Жером Кавалье
осуждал поведение большинства реформаторов, которые, несмотря на эдикты,
покидали отечество, с целью исповедовать свою религию на чужбине. Он считал
добровольное удаление из отечества слабостью, безмолвным признанием
несправедливых порядков, которые нарушали свободу совести.
- Жить честным человеком и верным подданным в моей стране и в моей
вере, - говорил он, - это мое право, и я не поступлюсь им, пока жив.
Глубоко уважаемый, горячо любимый в своем местечке, он всегда
пользовался своим влиянием, чтобы успокаивать умы, приходившие все в большее
волнение от новых преследований изо дня в день.
В то время как его младшие дети, Селеста и Габриэль, загоняли стада,
Жером Кавалье сидел на каменной скамейке под защитой большого каштанового
дерева, осенявшего вход в его хутор. Лицо этого старика с выразительными
чертами, загоревшее от полевых работ, было одновременно и мягко, и серьезно,
и строго. Ему было приблизительно около пятидесяти лет. Длинные, седые
волосы ниспадали ему на плечи. Он был одет в жилет и камзол из коричневого
кадиса*, выработанного из шерсти его собственных баранов; на нем были
большие онучи из белого полотна. Возле него сидела его жена, одетая в черное
саржевое платье. На коленях у нее лежал большой кожаный мешок, наполненный
монетами. Время от времени Жером Кавалье брал из него несколько монет: то
была суббота - день, в который, по обычаю своей страны, хуторянин выплачивал
каждому пахарю его еженедельный заработок.
______________
* Cadis -особый сорт сукна, который выделывался тогда в Лангедоке.

Все они были реформатами. Потому ли что хозяин внушал им большое
уважение, потому ли что они по природе своей были сдержанны, на лицах их
лежала печать задумчивости, почти грусти. В глазах этих проворных и сильных
обитателей гор виднелась холодная, но полная энергии решимость. Одетые в
широкие казакины из белого толстого полотна, босые или обутые в сандалии,
привязанные ремнями, с почтительно-непокрытыми головами, держа в руках свои
войлочные шляпы, один за одним проходили они для получения денег мимо
хуторянина, который обращался к ним то с вопросом, то выражая свое мнение о
работах.
Старая женщина, с лицом, изможденным от страданий, сидела в кресле
перед избой и с какой-то тихой грустью созерцала последние отблески этого,
столь мирного дня. Когда покончили с выдачей жалованья, г-жа Жером Кавалье
приблизилась к этой пожилой женщине и спросила ее с видимой заботливостью:
- Как вы себя чувствуете, маменька?
- Все еще очень слабой, дочь моя, но этот чудный день оживил меня
капельку.
Потом она прибавила:
- Где же мои внуки? Я скучаю по ним, когда их нет тут, возле меня.
Позванные матерью, Селеста и Габриэль уже сидели у ног своей бабушки,