"Виктор Суханов. Мини-футбол на Маросейке (Повесть)" - читать интересную книгу автора

этого рода теперь остались только я да внучка. Если б не война, отдала бы
все в музей. Обе вещи XVIII века - времен светлой памяти императрицы
Елизаветы Петровны, никогда никого не казнившей и любившей повеселиться.
Когда она умерла, в казне осталось две тысячи дорогих платьев и... пять
рублей денег. Нас, баб, на престол лучше не пускать.
Яков промолчал. Старуха продолжала:
- Зато таких драгоценностей, какие делали в годы царствования Елизаветы
Петровны, давно уже не умеют делать. Цены им нет. Да и кто нынче цену эту
понимает! Ты собери продукты. Много. Столько, чтобы мы с Оленькой до лета
дожили. А летом, даст бог, внучку эвакуирую. Тогда и помирать можно. Лишь бы
она выжила. Хоть кто-то из нашего древнего рода должен выжить.
Суровая старуха вытащила серебряный ларец и открыла его. В двух
отделениях лежали две необыкновенные броши, третье, видимо для змеи,
пустовало. Одна брошь была в виде золотой вазы, наполненной цветами. Каждый
цветок - из драгоценных камней. Вторая брошь - золотая веточка. Взглянув на
нее, Яков обомлел: изумительной работы изумрудные листочки, обрамленные
бриллиантами. Такой изящной красоты он никогда не видел.
Голод еще только надвигался, и он не побоялся почти ополовинить свой
запас продуктов, чтобы получить обе драгоценности. И ничуть не жалел.
Впрочем, и того, что у него оставалось, было много. Со старой княгиней Яков
больше не встретился и не знал, умерла она или нет. Но это его уже не
интересовало. Он и раньше-то относился с презрением к другим людям, а
теперь, когда голод начался по-настоящему и смерть ходила вокруг, стал еще
безразличнее и равнодушнее к горю других. В это страшное время блокадного
Ленинграда для Якова наступила пора бурной деятельности, золотые денечки,
как говорил он сам себе. Золотые в прямом смысле, поскольку золото само
плыло к нему в руки со всех сторон. Разумеется, в обмен на продукты. А
продуктов у него было все еще вдоволь.
"Газеты надо читать, и читать внимательно", - усмехался он про себя.
Он действительно всегда внимательно читал газеты. Настолько
внимательно, что начал с весны 1941 года систематически накапливать
продукты. Постепенно создавал большие запасы того, что не портится: постного
масла, консервов, риса, гречки, манки, пшена, макарон, сахара, шоколада,
меда, чая, портвейна, водки. Доставал все самого лучшего качества - это было
нетрудно, поскольку в Ленинграде он заведовал продовольственным магазином...
Яков понимал, что война вот-вот начнется, но никогда не думал, что она
дойдет до Питера. Он ожидал больших затруднений с продуктами, но ему и в
голову не приходило, что будет блокада и голод. 22 июня 1941 года он привез
в укромное место, на всякий случай, еще одну солидную партию продуктов, а
заодно запас керосина, мыла, спичек, свечей. Он никогда и никого не впускал
в свою просторную комнату в коммунальной квартире, так как боялся, что могут
обнаружить его продовольственный склад. Все же часть продовольствия
хранилась у него на окраине города. Там, в деревянном домике на тихой
зеленой улочке, он снял перед войной у знакомой доброй старушки комнату, в
которой поставил чемоданы и ящики с непортящимся продовольствием.
Старушку, хозяйку дома, он немного подкармливал, чтобы, не дай бог, не
померла, - нельзя же было лишиться такого удобного места для хранения
продуктов и ценностей. Золото и ювелирные изделия он зарывал в землю в
подполе.
Однажды Якову дали адрес старого одинокого ученого, у которого имелась