"Небесная соль (сборник)" - читать интересную книгу автора (Масодов Илья)

Сука

Белкина стояла прямо на остановке, чтобы не подходить близко к телефонному автомату, где всё ещё говорили. Давно стемнело, зажглись белые и жёлтые фонари, сыпался мелкий, очень холодный дождь. Капельки дождя покусывали Белкиной лицо, охотно принимавшее цвет ближайшего фонаря, ведь собственного цвета у него не было, одна безразличная материя мокрой мягкой кожи, бледной, как тесто. Желтовато-светлые волосы Белкиной слиплись прядями на лбу и висках, но Белкина не щурилась, спокойно подставляя глаза дождю. Она неподвижно стояла вон у того фонаря, где урна, и, кажется, смотрела всё время в одну сторону, в сторону шоссе, по которому изредка, шурша по воде, проезжали светящие фарами машины.

Белкина не любила машин. Ей нравился в них только потусторонний свет фар, и потому Белкина предпочитала фонари, как стационарные источники нечеловеческого света. Ей не нравилось, что каждой машиной движет водитель, сидящий за рулём, ведь это порождает глупое отклонение от движения вокруг неведомого центра, да, Белкина верила, что каждое движение есть вращательное и, следовательно, у него обязан быть центр. Может это выглядит скучным или же смешным, но в основе всякого порядка для неё лежал порядок тяготения, что и понятно, если учесть, что она постоянно жила на поверхности земли. Если бы машины двигались независимо от человеческой воли, может быть, Белкина полюбила бы их, как фонари, у которых человек может только сесть и умереть, но не в силах нарушить порядок подачи света.

Белкина мечтала преподавать в школе математику, но только в тёмное время суток, потому что математика — наука ночная, с наступлением темноты на земле остаётся только неотъемлемая геометрия, а искусственные источники света придают ей чёткость, неведомую самим их создателям, ведь планы расстановки ламп лишь следуют уже установленным законам городского рельефа, а городской рельеф, как минимальная форма рельефа вообще, воспроизводит тяготение в его видимой форме. Белкина мечтала водить тёмными улицами онемевшую группу детей, не понимающих своими тупыми, отуманенными усталостью головами слов учителя, как в сомнамбуле, водить глухонемых детей тёмными улицами, лучше всего в дождь, чтобы было мокро, чтобы везде приобретали форму лужи, о, лужи приобретают форму, кто её изучал, математику луж, а Белкина чувствовала, чистое тяготение воды на асфальте, её холодную мягкость на жёсткой, наждачной его щеке, она могла бы это и обьяснить детям, почему нет?

Белкина повернула голову и с жадностью посмотрела на заполненный смрадным мужским телом автомат. Когда он уже кончит, сволота. Человек, прилипший изнутри к стеклу спиной кожаного пальто, много дышал, отчего в телефонной будке уже запотели все стёкла, говорил он мало, а больше слушал, сутулясь и медленно почёсывая затылок рукой. Белкина повернулась и неторопливо пошла по тротуару, ударяя себе сумкой в колено, и глядя преимущественно под ноги. Под ногами Белкиной вспыхивали в лужах фонарные лампы, выявляя похожую на электрические помехи рябь дождя по поверхности воды.

— Говно, — прошептала Белкина. — Вонючее говно.

Она резко обернулась, встречая глазами огни идущего в упор грузовика. Водителя было не разглядеть в тёмной кабине, но грузовик повернул и прошёл мимо, выбросив на тротуар недалеко от Белкиной фонтан коричневых брызг.

— Заведи мне собаку, — попросила Белкина. — Я буду с ней гулять, ты не будешь. Когда она начнёт утром плакать, я пойду с ней в песок. Я буду ходить с ней в сырой песок, трижды в день.

По центральной полосе шоссе прошла «Волга». Белкина посмотрела на свои заляпанные грязью сапоги, вздохнула и продолжила путь к телефонной будке. Дождевая вода уже проникла сквозь её волосы и текла тёплыми каплями по коже головы, чтобы выйти на лицо. Добредя до будки, Белкина несильно постучала кулаком в стекло. Мужчина обернулся, кивнул, но продолжил слушать трубку.

— Что вы там слушаете, — шёпотом спросила его Белкина. — У меня собака не плачет, у меня её нет.

Белкиной вдруг стало очень жутко, потому что она явственно вспомнила, что с ней было минувшей ночью, от ужаса Белкина закусила губу и зажмурилась, отирая раскрытой ладонью мокрое стекло. Неудобно придавленная к столу, на котором лежали вещи, в частности книги, тетради, шариковая ручка, она с трудом могла дышать, грудь болела от жёсткости мёртвого материала, болела и вывернутая тяжестью рука, тошнило, было так противно, так гадко, что от вида лежащих на столе вещей становилось ещё гаже, ведь они не могли помочь Белкиной, спасти её от ужаса.

— Ай, — шепнула Белкина, мотнув головой под уколами дождя.

Навалившись на неё, больно задавив своей тяжестью, он ввёл в неё сзади слизистый член, как толстую холодную клизму, он взял её за волосы и вывернул голову на бок, притиснув щекой к липкой клеёнке стола. Она была в поту. Как только он ввёл в неё, через все кишки, до горла, он выбросил семя, и оно потекло у Белкиной изо рта, прямо на клеёнку, ледяными соплями потекло изо рта, и из носа тоже потекло, она булькала и хлюпала, пытаясь дышать, а он вытащил, через все кишки, вытащил и ушёл, оставив её лежать грудью на столе, но что-то он забрал из неё с собой, может быть, почки?

— Ай, ай, ай, — повторила Белкина, тупо мотая головой. Ужас прошёл так же внезапно, как и начался, и она раскрыла глаза, всё ещё подрагивая всем телом. Ладонь её машинально тёрла по стеклу, размазывая дождевые капли. Белкина прокашлялась и снова постучала в дверь будки.

— Откройте, — шёпотом попросила она. — Пустите меня внутрь.

Мужчина снова обернулся на стук и опять кивнул головой.

— У меня красивые гениталии, — продолжала Белкина, глядя в его плохо бритое лицо восточной национальности с выпуклыми губами и показывая сложенными пальцами руки на стекле красоту своих гениталий. — Я не занималась этим с животными, или вы думаете, что я сплю с животными? С животными неприятно спать, они всё время возятся, обнюхивают, может быть, в поисках пищи. Я девственница, в смысле скотоложества. Бывают же анальные девственницы и другое. Или вы думаете, я привлекаю собак? Я же сказала вам, у меня нет собаки, меня никто не ждёт.

Мужчина опять кивнул, но не Белкиной, шёпота которой не слыщал из-за звуконепроницаемого стекла, а кому-то, кто говорил с ним, и кто не мог видеть его согласия. Белкина тоже кивнула и, рассеяно оставив рукой стекло, пошла прочь, ударая сумкой в собственное колено.

— Говно, — сказала Белкина почти без голоса. — Вонючее говно.

Она долго шла по улице, никого не встречая, пока не увидела вечерний киоск, где продавали жвачки и разные конфеты. Белкина купила в киоске жвачку и стала её жевать.

— У вас нет пищи для собак? — спросила она тихо у молодого человека за прилавком. — Чтобы они не возились ночью.

Продавец покачал головой, поджав нижнюю губу.

— Может быть, у вас найдётся печенье? У меня нет собаки, я живу одна.

— У меня вино есть, — улыбнувшись, ответил продавец. — Не выпьешь?

— Не называйте меня на ты, — рассмеялась Белкина, чуть не подавившись жвачкой. — Так у вас есть собственная собака?

— Собака у меня есть, — согласился продавец.

— А какой породы? — поинтересовалась Белкина, облокачиваясь на выступ прилавка, чтобы удобнее было слушать.

— Колли.

— Мальчик или девочка?

— Кобель.

— А как его зовут?

— Артур.

— Но это же человеческое имя, — подозревающе нахмурилась Белкина. — Вы меня не разыгрываете?

— Да нет, — усмехнулся продавец. — Что вы.

— А сколько ему лет?

— Четыре.

— Так он уже взрослый, — сладко улыбнулась Белкина. — Настоящая кобелина.

— Послушайте, — лицо продавца вплотную приблизилось к стеклу. — Давайте мы пойдём ко мне, это недалеко, в соседнем доме. Я покажу вам кобеля, мы выпьем вина, поговорим.

Белкина покачала головой, пусто глядя парню в глаза.

— Вы же хотите переспать с псом, или я не прав? — спросил он.

— Не хочу.

— А мне показалось, вы хотите.

— Нет.

— Вы хотите, — твёрдо сказал продавец, узко улыбнувшись. — Вы хотите переспать с моим псом. Но это будет стоить денег.

— Денег? — удивлённо переспросила Белкина, машинально продолжая жевать.

— Денег. У вас есть деньги?

— У меня красивые половые органы, — заявила Белкина, показывая сложенными пальцами руки, какие у неё половые органы.

— Замечательно, — улыбнулся продавец. — Мне это подходит. Я пользуюсь вашими половыми органами, вы пользуетесь моим псом.

— Я не это имела в виду, — сказала Белкина и, резко оторвалась от прилавка.

— Подождите! — приглушённо заговорил продавец. — В рыло, в сраку, с псом вместе, что же вы уходите!

Белкина тоскливо посмотрела на него.

— Говно, — зло сказала она. — Вонючее говно.

— Сука, мразь! — взвизгнул парень.

Белкина повернулась и пошла прочь, расплёскивая сапогами лужи. Ледяной дождь садистски сёк ей лицо.

Возле афиш она увидела мальчика, стоящего под зонтом. Мальчик читал объявления о продаже вещей, расправляя пальцем слипшиеся от дождя бумажки с номерами телефонов. Белкина подошла к нему и посмотрела на мальчика в профиль.

— Мальчик, ты не находишь там объявлений о продаже собак? — спросила Белкина.

Мальчик обернулся и посмотрел на неё довольно странным отсутствующим взглядом.

— Меня интересуют только крупные породы, — продолжала Белкина.

— Продаётся щенок сенбернара, — тупо проговорил мальчик.

— Щенок! — обрадованно всплеснула руками Белкина. — Настоящий щенок! Но сенбернар это слишком, — неожиданно помрачнела она. — Он слишком большой. Я боюсь сенбернаров.

— Сенбернары не злые, — проговорил мальчик, всё ещё глядя на Белкину отсутствующим взглядом.

— Зато я злая, — тихо сказала Белкина. — Послушай, мальчик, — она склонилась ниже, — у меня такие красивые половые органы, — она поднесла руку к его лицу и показала сложенными пальцами, какие у неё половые органы. — Сенбернар их совершенно испортит. А они такие красивые, как цветы.

— Можно мне посмотреть? — спросил мальчик, капая водой с зонта на плечо Белкиной.

— Я совсем не это имела в виду! — зло прошептала Белкина и, схватив мальчика за волосы, ударила коленом в лицо. Мальчик выронил зонт, который с царапающим треском упал на асфальт, и вцепился в руки Белкиной, она же, уперевшись ногами, бросила его головой в афиши. Не удержав равновесия, мальчик упал коленями на бровку. Белкина тут же с размаху дала ему сапогом в живот, потом ещё раз. Застонав, мальчик повалился набок, поджимая ноги. Бегло оглянувшись по сторонам, Белкина с силой топнула ему сверху по искажённому страданием лицу. Мальчик заплакал от боли, пытаясь закрыться рукой. Белкина со сдавленным придыхом бросилась коленями на небольшое мягкое тело, зажала мальчишку ногами, вытащила из сумки завёрнутый в белую тряпку нож, тряпка заплелась, и Белкина неумело ткнула нож вместе с тряпкой мальчику к горлу, он захрипел и задёргался, она надавила рукой, всовывая нож глубже, словно распарывая жабры рыбе, и давила, пока мальчик не затих. Тогда Белкина устало поднялась и за руки поволокла мокрый труп на другую сторону афиш. Нож торчал из горла мальчика, и белая тряпка на нём висела двумя окровавленными концами, как пионерский галстук. Вернувшись, Белкина подобрала зонт и, сложив его, швырнула в кусты.

Застегнув сумку, она подошла к тому месту, где стоял мальчик, и стала искать объявление о щенке сенбернара. Скривившиеся губы Белкиной бесшумно шевелились, когда она перечитывала расплывшиеся от многих дождей печатные буковки объявлений. Она так ничего и не нашла. Растерянно теребя застёжку на сумке, Белкина осторожно заглянула за афиши. Мальчик лежал на засыпанной раскисшими окурками и серыми обёртакми пирожков земле с ножом в глотке.

— Говно, — чуть не плача, прошептала Белкина. — Вонючее говно.