"Михаил Сухоросов. Ибо сказано в писании" - читать интересную книгу автора

подсунул. Где ж это видано - на сырых дровах человека жечь? А тут сухие,
смолистые - раз, и нет девки... А жаль, красивая да молодая - Стешко б от
такой не отказался... Колдунья, говорят? Ну, это уж князю с епископом
виднее, на них, если что, и грех, а его, Стешко, дело телячье...
Глянул на небо, сплюнул. В небе, высоко над княжьим двором, ворон
кружит. Раньше говорили - добрый знак, теперь говорят - недобрый... Кто их
там разберет... Зевнул Стешко. И чего это их в такую-то рань потянуло?
Приспичило жечь, так и жги, когда добрые люди проспятся... Так ведь нет же,
на самом рассвете. Ладно хоть, не одного Стешко подняли - вон, чуть не все
повысыпали.
Ну, ведут наконец-то. Двое колдунью за руки держат, впереди
Ульв-епископ. Широко вышагивает, смотрит мрачно. Когда он такой, под руку к
нему не попадайся - тяжелая у епископа рука...
А Ката вокруг оглядывалась, словно запомнить все хотела - лицо горбуна,
помогавшего на поленья забраться, суетящегося вокруг с веревкой - плоское
лицо, на щеке бородавка. Лиловый пошел вокруг бродить, чем-то дымя, снова с
богом своим на непонятном языке заговорил. Бог молчал. И князь тоже молчит,
на Кату не глядит. Мехай-сказитель - кулаки сжаты - от Каты глаз отвести не
может. Подняла глаза к блеклому небу - там ворон черным крестом
распластался. Ката Юркую Тень узнала - она всегда его узнает. Улыбнулась
ему. Затрещал в руках у горбуна факел, дымом потянуло, а в следующий миг
почувствовала Ката, что у нее волосы огнем занялись. Взлетел огонь к небу,
крик пронзительный всполошил птиц, поднял над лесом, потом дым от костра уже
другой повалил - жирный черный столб. Светлые волосы, зеленые глаза, тонкие
руки... Кончилась сказка.
Дружинники потоптались, разбрелись кто куда, по своим делам, только
князь остался на угли смотреть. Мехай-сказитель подошел, пояс отстегнул,
меч, подаренный князем, на снег уронил, браслет золотой с руки под ноги ему
бросил, повернулся, пошел куда-то. Не видел его князь. Стоял, шептал что-то.
А потом - по истоптанному снегу к желтой церкви.
Темно внутри. Пусто. Опустился князь на колени под взглядом выпуклых
глаз:
- Услышь меня, отец наш небесный. Услышь и прости, что любил я
колдунью, дьяволово исчадие, - помолчал, потом решился:
- И прости, что я люблю ее до сих пор.
Молчал в своем небе загадочный бог. Только потрескивал, ничего не
освещая, фитиль в плошке с маслом, да остывал утренний свет на серебряном
браслете Витко-колдуна.

- Что ж ты, небесный воин, а?!
- А что же я сделать-то мог? Да ты же сам там был, темный...
- Да как я туда сунусь, когда там этот епископ ваш! Так и сгорела
сестренка у меня на глазах, - глаза у Юркой Тени сухие, светятся. - А ты-то
что же? Мог же ее спасти!
- Как?
- А ты не знаешь, да? Спустился, посверкал - и отступились бы. Еще,
глядишь, молиться б начали... Только и делов тебе было, небесный воин!
- Да не мог я! Ее бы в святые записали.
- Ну и записали бы!
- Так она ж не святая, она ж колдунья!