"Николай Флорович Сумишин. Уроки " - читать интересную книгу автораМИТЬКА "Эх, стать бы выдающимся футболистом! - мечтал Митька, возвращаясь из школы. - Нет, не просто выдающимся, а непревзойденным мастером. Чтоб, к примеру, взять мяч возле одних ворот, провести его через все заслоны до других и красиво закрутить в сетку. Надо еще один? Пожалуйста, хоть десять! Удар с большого расстояния - гол!" Где-то недалеко цокали каблучки по асфальту, к Митька подумал, что это, наверное, идет из школы какая-нибудь его одноклассница. Может, Иванцова Женька, комсомольский секретарь с синими глазами? Он хотел оглянуться, но нет... "Женька... она относится ко мне, как..." Митька стал подбирать слова. Все они почему-то были неприятными. "Презрительно?.. Глупости! Откровенного презрения я ни разу не замечал... Свысока? С чего бы это? По какой причине?.. Интересно, а как она относится к Роману?.. Тоже мне задавака! Как он со мной разговаривал! Словно не человек перед ним, а пустое место... Эх, стать бы сразу красивым, хорошим! Вот он, Митька Важко, стройный, высокий, широкоплечий парень, легко идет впереди Женьки Иванцовой. Каблучки стучат все громче, но Митька равнодушен. Он себе цену знает..." - Митька! Оглянулся. Медленно катится рядом отцовский мотоцикл с коляской, лицо отца широко усмехается из-под шлема: - Садись, подвезу. стучала каблучками учительница Ульяна Григорьевна. Уселся за широкой отцовской спиной, бросил портфель в коляску - и они уже мчатся по туннелю из нацеленных в небо тополей. Голубой шлем посверкивал перед Митькой. Вот он повернулся, и Митька увидел нос отца, загоревший, немного облезший, на нем подрагивали защитные очки. - Почему так рано? - Стадион пропустил. - И правильно. Что толку с беготни? - Ирина Николаевна пообещала спросить завтра по геометрии. Придется посидеть. Отец оторвал от руля левую руку и дотронулся до коленки сына. Ему, видимо, понравилось, что сын вместо футбола торопится к книгам. "Как мало родителям нужно для утешения", - подумал Митька. Отцова рука снова легла на руль. Митька теперь смотрел на тяжелую, натруженную, загоревшую руку. И вдруг подумал: "Этой рукой он поддерживал ружье, из которого когда-то пальнул по ногам Деркача!" Едва промелькнула эта мысль, как тут же отцова наклонившаяся над рулем фигура наполнилась загадочностью. В ней появилось что-то таинственное, и Митьке хотелось положить руку ему на плечо, сказать тихо и просто: "Не терзай себя, батя. Расскажи мне все". Нет, не расскажет. Он не любит этот эпизод в своей биографии. Да разве только этот? Во время войны он в концлагере сидел, но никогда не рассказывает о своих страданиях. Словно стыдится... Впрочем, это его дело. У |
|
|