"Николай Флорович Сумишин. День последнего лета " - читать интересную книгу автора

остановился, чтобы отдышаться. Сердце бухало в груди надрывно и редко...
- Просил же: посей на этом взгорке клевер, - сказал он вслух. - Пусть
бы тешилась пчела. Нет, не послушал...
Дрожали ноги в коленках, и рука дрожала на посохе. Золотарь присел,
чтобы отдохнуть. Он сел лицом к селу, поэтому и мысли завертелись вокруг
села. А все-таки дивно называется село - Подлесный Веселец. Подлесный, а
лесу и за десять верст не найдешь. Над селом всходило солнце - на цинковых
крышах танцевали сверкающие озерца, даже глазам больно. Танцевали -
вытанцовывали, словно тешились, что деду не так просто и до пасеки
добраться.
Подлесный Веселец... Вот здесь все восемь десятилетий и прожил Захарий
Золотарь. Тут он и с Юлиной впервые встретился. Жили они вон там, на
бережку. Потом мир так закрутило, что все и не вспомнишь... Почему-то лишь
конь, которого он вел когда-то на поводу, перед глазами. Хороший конь:
гнедой, ноги белые, словно только что известь месили, а на голове белая
звездочка. Через гражданскую он и пронес Захарко... Идет с Юлиной Чертовой
Балкой, сзади гнедой; приголубит, поцелует Захар Юлину - о-хо-хо... "Через
месяц примчусь..." Через месяц снова конь перед окнами ее хатенки гарцует.
Пар клубами. "Загнал коня, Захарко?" - "Ничего, выдержит..." Цедится сквозь
стекла синий свет, льется на милое Юлинино лицо. "Заждалась я, любимый..."
...Золотарь отдышался, встал и понес дальше свою седую думу, зашагал
тропинкой, что вилась через сад к пасеке. По сторонам стоят какие-то угрюмые
и заспанные после зимы яблони. Нет в их суровом молчании предчувствия
наступающего лета, предчувствия радости. Кто им поведал всю правду об их
доле? Ветер? Наверно, он...
- Такая вот жизнь, други мои, - шепчет Золотарь. - Такая она уж
безжалостная. Зачем она взяла со света сынов моих, а меня оставила? Вместе
же партизанили! Молчите? То-то же!
"А впрочем, с садом можно было бы и до осени подождать. Ради меня,
Захарки Золотаря... Нет у тебя души, Иван! Всю ее делом заполнил, всю до
капли..." - думал между словами пасечник и тут же отбрасывал свою обиду,
потому что в ушах еще звенел взволнованный выкрик председателя: "Захар
Анис-с-с..." Что-то все-таки затронуло Михайлину душу...
Розовое демисезонное пальтишко замаячило на пасеке между яблонями.
Какая она стала, Ксанка! В соседнем селе живет, а смотри, уже прибежала.
Слава богу, полюбила дело дивчина!
- Доброе утро тебе, Ксана! - произнес Золотарь и присел на лавке возле
хаты.
- Ой, вы так тихо подошли, что я и не услышала. Доброе утро, дедушка!..
А я уже листья сгребла и в овраг снесла. Теперь вот...
- Ничего не надо делать, Ксана: завтра собираемся... - Золотарь как-то
странно повел плечами, посмотрел куда-то в поле: - Завтра здесь пила
запоет...
- Ну и что? - сказала с безразличием Ксана и быстро-быстро заговорила,
словно нарочно, чтобы успокоить старого пасечника: - Сейчас я рамы
пересмотрю и высушу, а потом кто-нибудь придет из села, вытащит ульи, и я их
покрашу. Краска у нас быстросохнущая, к вечеру высохнут. - Ксана
остановилась возле рамок. - Ой, работы сколько, работы сколько! Мама
спрашивает: "Почему ты, Ксанка, бежишь ни свет ни заря?" - "Как почему? -
отвечаю. - У нас скоро пчелы полетят!" Мама только рукой махнула. А я тогда