"Виктор Суворов, Ирина Ратушинская. Золотой эшелон " - читать интересную книгу автора

Подивился в который уж раз Зубров силе Салымонова удара и обратился к
батальону:
- Всех вас судить надо, но осудил я только одного: у него преступление
с умыслом и подготовлено заранее. А вас, каждого, пусть совесть судит, если
у кого она есть. Не сужу вас и потому, что первый виновник - я сам. Я повел
вас на великое дело, на великие жертвы. Но меня обманули. Я повел вас страну
спасать. Но не спасение родине мы везли, а мыло, да и то украли его еще до
того, как мы контейнер получили. Судить меня надо. Требую судить меня.
Требую самой страшной себе: кары. Но прошу...
Тут Зубров снял с себя шлем, снял портупею с оружием, бросив рядом,
сделал шаг вперед и опустился перед батальоном на колени, прямо в грязь:
- Но прошу месяц сроку. Планов своих вам открыть не могу. Прошу
верить... Если через месяц не искуплю свой и ваш позор, то тогда и судите
меня. Салымон любой ваш приговор исполнит.
Опустил Зубров голову непокрытую. Мелкий дождик ее сечет. Молчит
батальон. Как-то и неловко. А что сказать-то?
- Верю! - вдруг заорал Аспид из задних рядов.
- Верю! - закричал Сабля. - Встань, командир.
- Верить командиру! - заорал младший сержант Швайко.
- Дать командиру месяц, дать ему два и три. Дать, сколько ему надо, -
кричит матерый спецназина Раствор.
- Верим, - подхватил батальон. - Встань, командир.
- Спасибо, братья. - Встал Зубров. Салымон ему шлем подает, грязь
рукавом счищает. И решил Салымон, что и батальону надо у командира прощения
просить. Не знал Салымон за что, но знал, что надо. Развернулся, воздуха
набрал да как рявкнет:
- Батальон! Шлемы - ДОЛОЙ! Слушай - НА КОЛЕНИ!
Глянул Зубров на обнаженные головы, на Салымона, на коленях стоящего, и
сказал слова, о смысле которых всю ночь потом спорили в вагонах:
- С этого момента не будет над вами власти выше, чем моя.

Майор Федор Брусникин за свою жизнь видел много всяких телеграмм,
радиограмм, шифрограмм. Чем выше становилось его мастерство радиста и
шифровальщика, тем выше его поднимали, тем интереснее становилась его
работа. А когда поднялся он на уровень правительственной связи, работа его
стала совсем интересной. Читаешь газетки, радио слушаешь, смотришь вечерами
информационную программу "Время", а поутру на работу идешь,
расшифровываешь-зашифровываешь, и выходит, что в жизни настоящей все обстоит
не совсем так, как в газетах пишут. Жутко интересно Феде на свете жить. Идет
он по улице и знает, что прут ему навстречу миллионы слепых людей, а он, в
числе очень немногих, - зрячий. Чудо - не служба. Начал понемногу
разбираться, кто есть кто, кто с кем в каких отношениях.
Расшифрует-зашифрует телеграмму-другую, и добавляется к его умственной
картотеке. Так и горит душа однажды взять и написать книжонку обо всем
слышанном. Ему и записывать даже те шифровки не надо: иногда такое
попадается, что и хотел бы забыть, да не забудешь до конца жизни. Правда,
тут одно обстоятельство ему мешало: для того чтоб книгу о советских
неутешительных секретах написать, надо было прежде всего сбежать за рубеж. И
не хотелось, и виделось иногда во снах: посылают его за рубеж шифровать
правительственные секреты, а он возьми да и сорвись! То-то шуму будет на