"Под нами - Чёрное море" - читать интересную книгу автора (Денисов Константин Дмитриевич)

Глава пятая. Отражая второй штурм

Героические защитники Севастополя сковали, связали по рукам и ногам усиленную 11-ю армию противника, лишили фашистское командование возможности использовать ее на других направлениях.

На состоявшемся 15 декабря совещании командир группы колесных самолетов подполковник К. И. Юмашев сообщил:

— По имеющимся данным, противник в ближайшие день-два перейдет в наступление. Для этого он сосредоточил большое количество войск и боевой техники. На аэродромах Крыма насчитывается до трехсот его боевых самолетов, в то время как у нас, с учетом самолетов гидроавиационной группы, только девяносто…

Напомнив, как и всегда, о необходимости быть готовыми вести боевые действия с большим напряжением и к восстановлению в кратчайшие сроки поврежденных в бою самолетов, Юмашев перешел к более конкретным вещам.

— Как показала практика последнего времени, — отметил он, — при низкой облачности Ил-2, И-16 и И-15 действовали неплохо. Видимо, переняв наш опыт, здесь начали рыскать одиночные и пары Ме-109, но их удары по войскам с высоты 50 — 100 метров малоэффективны. Как бы то ни было, но надо быть очень внимательными, не допускать их внезапных атак наших штурмующих самолетов.

— В моей 1-й эскадрилье, — доложил капитан М. В. Авдеев, — сейчас полный «букет»: "яки", «миги» и «лагги». Я думаю поднимать в воздух на отражение вражеских налетов одновременно разнородные группы. Самолеты разных типов, со свойственными каждому из них боевыми качествами, будут в бою дополнять друг друга, и это должно принести успех.

— Для этой цели мы и придали вам остатки эскадрилий из 9, 32 и 62-го авиаполков, которые сейчас находятся на переформировании. А сколько всего самолетов в эскадрилье? — поинтересовался Юмашев.

— Двадцать два, и все в строю.

— В целом неплохо. Но имейте в виду, что это — основная сила для отражения крупных налетов авиации противника на Севастополь, особенно при улучшении погоды. В такую же, как сегодня, прикрытие будет выполнять И-153 2-й эскадрильи капитана П. С. Пономарева.

Совещание закончилось, но каждый из нас унес с собой думы: как и что можно предпринять, чтобы потерь было как можно меньше, а эффективности в действиях больше. Впрочем, такие вопросы нам, авиационным командирам, приходилось решать постоянно…

Второй штурм Севастополя начался рано утром 17 декабря. По всему фронту развернулись тяжелые, кровопролитные бои. Во второй половине дня погода улучшилась и враг предпринял массированный воздушный налет на Севастополь.

В воздух поднялась не только 1-я эскадрилья Авдеева, но и все «ишачки» и «чайки» 2-й и 3-й эскадрилий. Вражеских бомбардировщиков встретили плотный огонь зенитной артиллерии и атаки групп наших истребителей.

— Атакуем бомберов эрэсами одновременно! — прозвучала в наушниках команда моего заместителя капитана Г. И. Матвеева.

Находясь невдалеке, вижу, как Георгий Матвеев, Василий Бородин, Николай Николаев и Николай Сиков залпом выпустили 16 реактивных снарядов. Группа из восьми Ю-88 тут же в беспорядке сбросила бомбы и с разворотом стала уходить от преследования, а один «юнкерс» запылал и рухнул в воду у входа в Северную бухту.

Да, реактивное оружие, впервые в истории примененное советскими летчиками в небе Халхин-Гола, оказалось мощным и эффективным средством поражения вражеских целей. Мы в эскадрилье настойчиво отрабатывали варианты группового применения реактивных снарядов не только по наземным, но и по воздушным объектам, искали ответы на вопросы: с каких направлений и дистанций лучше атаковать бомбардировщиков, под какими ракурсами пускать снаряды, какие брать упреждения.

Конечно, лучше атаковать группу самолетов, идущих в плотном строю и на попутных курсах, с дистанций 150 — 200 метров, а затем, развивая успех, сближаться на 50 — 70 метров и поражать противника пулеметным огнем. Поскольку снаряды снабжены взрывателями ударного действия и срабатывают только при прямом попадании, атаку следовало выполнять снизу, с кабрирования, или сверху, с пологого пикирования, когда цель имеет большую поражаемую поверхность.

Наши выводы оказались верными. И в том ожесточенном воздушном бою из потерянных противником девяти самолетов большинство было сбито пилотами эскадрильи Михаила Авдеева.

После посадки, едва техники успели подвесить под крылья новые РС-82, пополнить боекомплект пулеметов и дозаправить горючим самолеты, как мы вновь поднялись в воздух. Теперь уже к линии фронта. И так в те дни по шесть восемь, а иногда и больше вылетов.

В районах Мекензиевых Гор, Цамышлы, Итальянского кладбища, Нижнего и Верхнего Чоргуня шли непрерывные кровопролитные бои. Здесь летчики знали буквально каждую скалу, ущелье, горную и лесную тропу. Враг не мог укрыться от нас.

Однополчане запомнили добрые слова, сказанные в адрес 3-й эскадрильи еще в период боев под Перекопом младшим сержантом Василием Кулеминым, впоследствии известным советским поэтом. В газете «Атака» от 12 октября он писал: "…большой урон своими штурмовками наносят наземным войскам противника отважные летчики-денисовцы". С тех пор за эскадрильей и закрепилось это название, как, впрочем, и многие другие подразделения и части для краткости и ясности назывались именами их командиров.

Активные и непрерывные действия нашей авиации помогали сдерживать яростный натиск врага. Однако на стыке 3-го и 4-го секторов обороны сложилась крайне тяжелая обстановка — противник угрожал прорывом в направлении Бельбек, Мекензиевы Горы. Обе стороны несли серьезные потери.

Только 17 декабря «илы» эскадрильи А. А. Губрия, ставшего уже майором, и мои «ишачки» четыре раза штурмовали противника в районе горы Азис-Оба. Действовали мы также в районах хутора Мекензия и Итальянского кладбища. С 18 декабря подключились к боям на фронте еще эскадрилья ДБ-3ф капитана Ф. М. Чумичева и два звена самолетов Пе-2 эскадрильи капитана Ю. К. Пешкова.

Погода стояла облачная, хмурая, поэтому бомбили с малых высот, а звено старшего лейтенанта И. Е. Корзунова после бомбового удара снижалось на бреющий и штурмовало войска противника пулеметным огнем. Число вылетов бомбардировщиков росло с каждым днем. 26 декабря только звено Корзунова произвело семь вылетов.

Базировались мы на одном аэродроме, да и стоянки самолетов располагались рядом, так что постоянное общение с экипажами бомбардировщиков позволяло узнать "из первых рук" детали каждого вылета.

Вспоминается удар пяти ДБ-3ф по скоплению войск противника в районе Итальянского кладбища. Вернулся тогда с задания старший лейтенант Михаил Иванович Буркин, ныне генерал-майор авиации в отставке, Герой Советского Союза, на избитом своем бомбардировщике. Мы удивлялись — как он долетел и сел?!

— Из-за сплошной облачности, — рассказывал Буркин, — пришлось бомбить с высоты 800 метров, а кругом разрывы зенитных снарядов. Вдруг сильно тряхнуло самолет, и он перестал слушаться рулей. Дотянуть на вышедшем из повиновения самолете до своего аэродрома — дело безнадежное, а спасаться на парашютах значит наверняка попасть в плен к фашистам. Об этом не могло быть и речи. Пока я лихорадочно искал выхода из критической ситуации, мои орлы, — Буркин показал рукой на стоявших рядом стрелка младшего сержанта Григория Северина и стрелка-радиста сержанта Григория Еременко, — сделали, казалось бы, невозможное. Благодаря им мне и удалось привести машину на свой аэродром.

Оказалось, что, увидев перебитую тягу руля высоты, ребята не растерялись, соединили ее руками и удерживали в месте стыка до самой посадки.

Все, кто присутствовал при этом разговоре, поздравили членов экипажа с благополучным возвращением домой. А мне еще подумалось: "Сколько же выдержки, хладнокровия и смекалки надо проявить в критическом случае, чтобы выйти победителем! Даже из, казалось бы, безвыходного положения". И на третий день вражеского штурма Севастополя на всем фронте бушевало сражение. 19 декабря авиация флота всеми силами действовала по скоплениям вражеских войск в районах Черкез-Кермена, Шули, хутора Мекензия и Камышловского моста. Используя результаты удара с воздуха, наши сухопутные войска, несмотря на численное превосходство противника, в ряде мест успешно контратаковали и не позволили ему прорвать оборону. Вечером в нашу эскадрилью поступила телеграмма:

"За активные штурмовки техники и живой силы противника в районе Дамышловского моста штаб армии… объявляет благодарность всему летному составу…"

В тот период сложная обстановка возникла на аэродроме Херсонес. Для рационального размещения всех самолетов на нем не хватало площади, а противник помимо бомбовых ударов начал обстрел дальнобойной артиллерией. Это не только вызвало потери боевых машин, но большое количество воронок резко затруднило взлет и посадку самолетов. В короткое время на взлете были потеряны один ДБ-3ф и один Пе-2, при этом экипаж последнего погиб.

Учтя эти обстоятельства и исходя из обстановки на фронте, командующий ВВС флота генерал Остряков решил вернуть часть бомбардировщиков на аэродромы Кубани и уже оттуда более крупными силами поддерживать войска под Севастополем.

Тем временем на аэродроме Херсонес продолжалось строительство укрытий для самолетов и личного состава, его расчистка от камней, засыпка воронок. Аэродром жил и действовал буквально под боком у противника…

Утро 21 декабря выдалось пасмурным, тем не менее боевая работа велась с малых высот небольшими группами непрерывно. В 10.00 поступил приказ: эскадрилье быть в готовности прикрывать боевые корабли в море. Куда они следовали, с какой задачей? Ответы на эти вопросы были тогда для нас тайной за семью печатями. Лишь позднее узнали, что в Севастополь прибывало подкрепление. Под флагом командующего Черноморским флотом следовал отряд боевых кораблей в составе крейсеров "Красный Крым" и "Красный Кавказ", лидера «Харьков», эсминцев «Бодрый» и «Незаможник».

На борту кораблей были 79-я отдельная стрелковая бригада и батальон 9-й бригады морской пехоты. Если еще учесть огонь боевых кораблей, который они обычно вели с приходом в Главную базу, то все это в целом было существенным подкреплением Севастопольскому оборонительному району.

В штабе разработали график прикрытия отряда кораблей истребителями, но вылет их задерживался из-за непогоды. По этой же причине задержался и приход кораблей, не состоялась их встреча с тральщиком, выделенным для сопровождения отряда в базу.

Когда к 11 часам погода улучшилась, облачность стала повыше, поднялись в воздух «чайки» эскадрильи Петра Пономарева, а затем последовательно и два звена «ишачков». "Яки" эскадрильи Михаила Авдеева дежурили на аэродроме для наращивания усилий в воздухе. Корабли находились на траверзе Балаклавы на удалении 15 — 20 миль.

Оживился и противник. Вначале показался один его самолет, затем пара, четверка, восемь, двенадцать… Враг непрерывно наращивал силы, поэтому вступили в дело и «яки». По замыслу экипажи моей эскадрильи не должны были ввязываться в бой с истребителями противника, а атаковать бомбардировщиков, не давая им возможности прорваться к отряду кораблей и прицельно сбросить бомбы. Возглавляемая мною четверка И-шестнадцатых барражировала под нижней кромкой облачности на высоте около 200 метров, причем одна пара кружилась в километре впереди кораблей, а другая на таком же удалении в стороне от них. Время от времени из-за облаков сыпались бомбы, иногда на считанные секунды показывался силуэт вражеского бомбардировщика, тут же вновь нырявшего в облака. Корабельная зенитная артиллерия вела заградительный огонь на предполагаемых направлениях полета вражеских бомбардировщиков.

Понятно, что как неприцельное бомбометание из облаков, так и зенитный огонь по «голосу» вражеских самолетов не давали эффекта. Не пришлось и нам вступить в воздушный бой. Но было очевидным, что прикрытие кораблей с воздуха не дало врагу возможности вести визуальное прицеливание и нанести хоть какой-нибудь ущерб кораблям. Значит, свою задачу мы выполняли, даже если не сделали ни одного выстрела.

Кончилось время дежурства, и наша четверка вернулась на аэродром. А отряд кораблей в кильватерном строю продолжал идти полным ходом вдоль берега с постоянным курсом на Севастополь.

К полудню облачность еще больше поднялась, в ней образовались «окна». И тогда противник предпринял крупный налет. В воздухе появилось много вражеских самолетов и наших истребителей. «Юнкерсы» ныряли в

разрывы облаков, пикировали на цели. Небо запестрело сотнями разрывов зенитных снарядов, вода в море забурлила от разрывов бомб. Но шло время, правда, по-боевому быстротечное, а ни один вражеский самолет так и не был сбит — перехватить их и уничтожить до ухода в облака не удавалось. Но и враг не добился поставленных целей. Пять красавцев — боевых кораблей, обогнув мыс Херсонес, не сбавляя хода, завершили свой путь в Главной базе Черноморского флота. Правда, при входе в базу до кораблей стала доставать дальнобойная артиллерия противника, но на нее тут же обрушились «илы» и Пе-2, мощно заговорила наша 35-я батарея, к которой присоединились другие береговые батареи. И вражеский огонь сразу заметно ослабел. Многоярусная схватка с врагом на земле, на море и в воздухе закончилась в нашу пользу — все корабли прибыли в Северную бухту, к месту нового базирования, и стали под разгрузку. А их орудия развернулись в сторону врага. Оборонительный потенциал Севастополя возрос. Сейчас это было самым главным…

К исходу 21 декабря получаю несколько необычное задание: разбросать листовки вдоль шоссейной дороги Симферополь — Бахчисарай. Нет, это дело не было для нас совершенно новым, раньше уже сбрасывали листовки, призывавшие вражеских солдат сдаваться в плен. Но, честно говоря, несколько удручало, что добровольных пленных видеть не приходилось. Возможно, такие и были, но в целом, опьяненные временными успехами, оккупанты слепо верили в свою скорую победу.

Вот и сейчас некоторые летчики выразили сомнение: "Ну какая тут агитация, когда надо нещадно уничтожать наседающего врага. Кусок свинца самый убедительный для фашистов аргумент".

Не стал я тогда переубеждать подчиненных, а поскольку погода была сомнительной — в районе Севастополя через «окна» в облаках порой пробивались слабые лучи солнца, а на севере было черным-черно из-за плотной низкой облачности и осадков, — решил лететь сам со своим ведомым — мастером разведки лейтенантом Н. Н. Сиковым.

Дисциплинированный, неизменно жизнерадостный и чрезвычайно коммуникабельный, Николай Сиков постоянно был в готовности к боевому вылету и, несомненно, в рискованных заданиях, с которыми, как правило, справлялся блестяще, испытывал полное удовлетворение.

Еще была у Николая привязанность, над которой сослуживцы нередко подшучивали, — большой серый кот, преданный своему хозяину как собачонка. Поговаривали, что, когда Сиков вылетал на задание, кот, умываясь лапой, как бы желал ему удачи и скорого возвращения, а вот то, что, когда лейтенант садился и заруливал на стоянку, кот подбегал к самолету и радостно мяукал, все знали точно…

Прикинул я на глазок погоду в районах Качи и Бахчисарая. На глазок, ибо, понятно, противник метеосводок нам не передавал, а организовывать разведку погоды ради вылета пары было нецелесообразно. По карте уточнил маршрут и порядок действий в районе цели. Изложил ведомому решение:

— Полет на бреющем. Как только выброшу листовки, начинаете выбрасывать вы, а я в это время прикрываю. Главное в такой метеообстановке — не потерять друг друга. Поэтому с ухудшением видимости прижимайтесь ближе ко мне.

Явившиеся по вызову лейтенанты Егор Шаркевич и Анатолий Бурунов получили задание подняться в воздух через 20 минут после нас и дежурить под облачностью над Инкерманом на случай, если нас будут преследовать истребители противника.

Летим над морем на высоте 15 — 20 метров под самой кромкой облаков. Оставив справа Качу, выполняю разворот вправо и беру курс на южную окраину Симферополя. Временами на какие-то секунды врезаемся в серые облачные космы, и тогда в них почти растворяется идущий рядом «ишачок» Сикова. Пока все идет благополучно…

А вот замелькали под крылом окраинные домики Симферополя. Небольшой доворот — и впереди та самая дорога, ведущая на Бахчисарай. Пора! Белыми шлейфами потянулись листовки вначале за моим самолетом, а затем и за машиной Сикова. Дело сделано, можно чуть расслабиться. Сейчас буду разворачиваться на обратный курс…

Но что это за пестрые пятна, стремительно убегающие под капот?

— Товарищ командир! На дороге автомашины и войска в пешем строю, раздается в наушниках голос Сикова.

Действительно, пользуясь непогодой, прикрывавшей от наблюдения, войска противника двигались на юг.

Решение созрело мгновенно. Даю команду ведомому, и мы двумя заходами, с применением в первом РС-82, а во втором пулеметного огня, прочесываем вражескую колонну. Немало полегло там гитлеровцев, не ожидавших атаки в такую непогоду…

Остались позади Мекензиевы Горы. Вижу, как справа ползут вражеские танки, но мы уже бессильны против них — ни бомб, ни эрэсов на борту нет, осталось только немного патронов к пулеметам. А вот это уже более подходящая цель: через вновь появившиеся просветы в облаках несколько Ю-87 бомбят советские войска.

Сектор газа — вперед до упора. Все внимание концентрирую на сетке прицела. Вот он, подрагивает, растет в светящихся кольцах, темный силуэт набирающего высоту «юнкерса». С короткой дистанции, когда промазать уже невозможно, открываю огонь… «Юнкерс» как-то конвульсивно дернулся и перешел в падение. Распустился и словно застыл в воздухе купол парашюта — кто-то из членов экипажа покинул самолет. Подумалось, что если он попадет в наши руки, то будет неплохой «язык». А пока прикидывал, куда этого немца снесет ветер, Сиков сразил «мессера», пытавшегося атаковать меня снизу.

Теперь, когда и пулеметные коробки пусты, кратчайшим путем следуем на базу.

По дороге еще заметил, как какой-то «ишачок» "прицепился" к Ю-88 и разряжал в него свои «шкасы». Но тот, отстреливаясь, нырнул в облака. Как ни огорчительно, но Егору Шаркевичу, а это, как выяснилось, был он, не пришлось в тот раз записать еще одного противника на свой боевой счет.

А баланс-то на этот раз оказался в пользу листовок…

Что другое, а распорядок дня на фронте не спланируешь. Вернулись на Херсонес уже в сумерках, отчитался за вылет и тут узнал, что меня вызывают на КП ВВС флота в Севастополь. Значит, опять трястись на знаменитой «карете» шестнадцать километров. Спасибо умельцам-технарям, «перековали» они полуторку на авиационные колеса. Уверяют, что и ход у нее стал помягче и чуть ли не скорость выросла. Посмотрим. Если и не так, то можно пережить. А вот зачем все-таки вызывают на КП ВВС, когда мой непосредственный начальник К. И. Юмашев на Херсонесе? Не для нагоняя же за то, что наряду с "чистой агитацией" ввязались с фашистами в драку, что заданием не предусматривалось.

Так доехал я в неведении до одного из зданий на Историческом бульваре, где размещался КП ВВС флота. Полуторку загнали во дворик, а сам я поторопился в подземелье, ибо, честно говоря, как и всякий летчик, недолюбливал артобстрелы на земле, когда не можешь дать врагу сдачи.

Проводили к начальнику штаба ВВС флота полковнику В. Н. Калмыкову, который уже "сидел на чемоданах" перед отбытием со своими подчиненными на Кавказ. Известно было, что Военный совет Черноморского флота разрешил оставить в Севастополе небольшую оперативную группу во главе с майором Н. И. Савицким, а всех остальных штабных работников перевести в Новороссийск.

Кроме начальника штаба ВВС в кабинете были еще двое. Один из них начальник разведки майор К. Ф. Разинкин — сказал:

— "Виновником" вашего вызова является вот он. — Майор кивнул в сторону двери. — Его пленили в районе Инкермана, как только он приземлился на парашюте, и доставили к нам. Так вот этот новоявленный «рыцарь» попросил вручить свой пистолет сбившему его летчику.

У дверей в углу сидел человек в немецкой военной форме без головного убора, с всклокоченными волосами. Немец встал, приняв стойку «смирно», вероятно, догадался, кто пришел.

— Вы хотели видеть летчика, сбившего вас? — спросил его полковник Калмыков. — Вот он перед вами.

Затем Василий Николаевич вручил мне браунинг и поздравил с победой. Поблагодарив за трофей, я попытался было что-то сказать пленному на немецком языке, но запаса слов из школьного багажа оказалось слишком мало. И тогда, не мудрствуя лукаво, сказал на русском, что немецких захватчиков ждет разгром, а Гитлеру висеть в петле. Не знаю, понял ли меня и согласился ли с моим мнением немецкий летчик, но, поскольку он во время моей тирады утвердительно кивал, я счел свою беседу с ним законченной и с разрешения начальства убыл на Херсонес. Долго потом летал я в бой с двумя пистолетами: ТТ — на правом боку, а браунинг — на левом. Сейчас тот браунинг экспонируется в Центральном военно-морском музее в Ленинграде.

Вводя в сражение новые резервы, противник стремился во что бы то ни стало прорвать оборону наших войск и овладеть Севастополем, но это ему все не удавалось. Защитники Севастополя дрались с утроенными мужеством и упорством, следуя призыву Военного совета Черноморского флота: "…ни шагу назад в борьбе за Севастополь! Помните, что к Севастополю приковано внимание народов не только нашей Родины, но и всего мира. Родина ждет от нас победы над врагом…"[19]

Лишь ценой огромных усилий врагу удалось создать южнее Качи угрозу выхода к побережью и окружения левофланговой группировки 4-го сектора обороны. Это вынудило наше командование в ночь на 23 декабря отвести воинские части сектора на рубеж Бельбек, Любимовка, и линия фронта стала проходить всего лишь в восьми километрах от Северной бухты.

22 и 23 декабря наша авиация действовала с предельным напряжением, экипажи выполняли в сутки до 140 — 180 боевых вылетов. Эскадрильские «ишачки» действовали преимущественно вместе со штурмовиками, а если не было таких заданий, то на штурмовки летали самостоятельно. В одном из таких полетов лейтенант Ф. Герасимов заметил «Хеншель-126», корректировавший огонь артиллерии в районе Камары. Филипп незамедлительно ринулся в атаку и с ходу сбил корректировщика. Находившиеся рядом Василий Семенов и Василий Бородин вначале не поняли причину отрыва Герасимова от группы, а когда увидели горящий самолет противника на земле, то одобрительно покачали крыльями своему боевому другу.

"Чайки" и «бисы», базировавшиеся на Куликовом Поле, действовали с не меньшим напряжением, чем мы с Херсонеса. Однако им очень мешал артиллерийский обстрел аэродрома, который велся противником массированно, и главным образом из орудий среднего калибра. В таких условиях, под огнем врага, техники готовили самолеты к вылету, а летчики уходили на боевые задания.

Успешно выполнять штурмовки позиций врага, имевшего значительный перевес в количестве и качестве боевой техники, не исключая и авиационную, нашим экипажам помогало хорошее знание обстановки в узкой — всего около 50 километров — полосе фронта, Здесь они ориентировались настолько четко, что порой и информации о положении дел не требовалось.

Так было и в ходе отражения второго штурма. Первые дни авиация действовала на всем фронте, а 24 декабря враг стал сужать фронт атак, что говорило, в частности, и о нехватке у него резервов. С 26 декабря наступление немецко-фашистских войск вообще заметно пошло на убыль, а 31 декабря враг окончательно перешел к обороне.

Несомненно, в срыве второго штурма, длившегося 15 дней, большую роль сыграла высадка морским десантом войск 44-й армии в Феодосии и Керчи. Оба города были освобождены 30 декабря. Но свой посильный вклад внесла и немногочисленная авиация Севастопольского оборонительного района. Она действовала в исключительно сложных метеоусловиях: при низкой облачности, снегопадах и плохой видимости. Тем не менее с 17 по 30 декабря был выполнен 1131 боевой вылет, в ходе которых летчики сбили в воздушных боях 18 самолетов противника, уничтожили 80 автомашин, 6 бронемашин, много живой силы и боевой техники противника[20].

На долю 3-й эскадрильи пришлось немало вылетов для сопровождения «ильюшиных» и на штурмовку, и редко когда обходилось без воздушного боя.

Днем 28 декабря, как только «илы» отработали в районе Мекензиевых Гор, ведущий группы истребителей сопровождения капитан Г. И. Матвеев заметил приближающиеся Ю-87.

— "Крабам семь и девять" атаковать противника! Я продолжаю прикрывать "горбатых", — слышим на аэродроме по радио приказ заместителя комэска.

— Вас понял! — один за другим ответили ведущие пар командиры звеньев лейтенанты И. П. Белозеров и В. М. Бородин.

Четверка И-шестнадцатых против восьми Ю-87, да еще наверняка где-то рядом должны были быть Ме-109,- силы неравные, но испытанные бойцы ринулись в атаку, рассчитывая использовать облачность для нанесения внезапного удара.

Истребителей противника не было видно, возможно, их встреча с бомбардировщиками из-за плохой погоды не состоялась. Но ведомые Александр Кособьянц и Владимир Клюков, зная о коварстве врага, зорко осматривали воздушное пространство.

Вот Иван Белозеров поджег «юнкерса», второй после атаки Василия Бородина нырнул в облачность. Неужели ушел? А ведь был атакован наверняка, с короткого расстояния… И вдруг на глазах у наших пилотов из облака вывалился штопорящий «лапоть», как мы называли Ю-87, рухнул на землю и взорвался на своих бомбах. Нет, не ушел!

А на следующий день…

Уже подлетая к Севастополю, я услышал по радио: «Крабы», ниже вас шесть Ме-109, будьте внимательны!"

Но тут не успели оглядеться, как внезапной атакой сверху был подожжен самолет В. М. Бородина. Думаю, что пилот сразу был убит, так как, находясь уже над своей территорией и на достаточной высоте, он не сделал даже попытки покинуть пылающий самолет на парашюте. Машина упала в бухту Константиновская и мгновенно скрылась под водой.

Василий Михайлович был опытным боевым летчиком, из тех, кто выполнил наибольшее количество боевых вылетов в ходе отражения первого и второго штурмов Севастополя. За мужество и боевое мастерство он одним из первых в эскадрилье стал кавалером ордена Красного Знамени…

В последний день 1941 года Михаил Буркин долго ходил вокруг своего ДБ-3ф, что-то прикидывал, проверял — похоже, готовился к чему-то серьезному. Стоянка его самолета находилась рядом с КП 3-й эскадрильи, так что не заметить озабоченность летчика было невозможно.

— Куда собираешься, Михаил Иванович? — спросил я его.

— Задание ответственное, держу пока в секрете.

— Вижу, что ответственное, не зря пятисотки подвесил. Ну секрет есть секрет, выуживать не стану.

Закурили мы с ним, перевели разговор на другую тему. А «секрет» оказался недолговечным. Выяснилось, что ровно в полночь Буркин должен был сбросить "новогоднее угощение" на железнодорожную станцию Симферополь.

Погода благоприятствовала полету, и ровно в 24.00 штурман корабля Федор Климов нажал на кнопку бомбосбрасывателя. Полутонные «гостинцы» легли точно по цели. И никто не упрекнет нас за то, что новогодние бокалы шампанского "из резерва" мы подняли с некоторым опозданием и прямо на самолетной стоянке, когда на нее зарулил самолет М. И. Буркина и экипаж спустился на землю.

Аналогичные подарки непосредственно на фронте «раздавали» и доблестные экипажи наших МРБ-2, или «эмбээров». Несмотря на сильный мороз, вызывавший обледенение самолетов, и непрерывный обстрел гидроаэродромов в бухтах Матюшенко и Голландия, в значительной мере затруднявшие работу "дедов морозов", Николай Тарасенко, Владимир Шабанов, Иван Ивченко, Арсений Морозов и другие вполне справились с поставленной перед 60-й эскадрильей задачей: в новогоднюю ночь морские летчики-лодочники сбросили на различные объекты противника более двадцати тонн бомб…

Поздним вечером 4 декабря подполковник К. И. Юмашев вызвал на КП 8-го авиаполка командиров всех трех истребительных эскадрилий: М. В. Авдеева, П. С. Пономарева и автора этих воспоминаний.

— Сегодня ночью в Евпаторийский порт, — сказал командир части, — будет высажен морским десантом усиленный батальон с основной задачей — создать плацдарм для наступления на Симферополь. К утру эскадрильям Денисова и Пономарева быть в готовности прикрывать десант с воздуха группами по четыре шесть истребителей. Эскадрилье Авдеева завтра и в последующие дни, вероятно, придется парами и четверками прикрывать наши десанты в Ялте, Алуште и Судаке направить туда истребители из Анапы не позволяют сложные метеоусловия. Все изменения и уточнения буду доводить до вас немедленно по каналам связи.

Погода действительно была прескверной. Сразу во всех стихиях — на земле, в небесах и на море: свинцово-серые, секущие мокрым снегом облака неслись над самой землей и, казалось, смыкались с пенистыми валами штормового моря. Трудно было даже представить себе, как в такой свистопляске десантники на небольших судах подойдут к берегу и высадятся на нем. Но они смогли, преодолев к тому же и вражеский огонь!

В течение двух дней Евпаторийский десант героически вел тяжелые бои с превосходящими силами противника. Попытка поддержать десант высадкой в ночь на 7 января 2-го батальона морской пехоты не увенчалась успехом из-за штормовой погоды.

Нам, истребителям, пришлось также действовать в предельно трудных условиях, прикрывая корабли в море между Евпаторией и Саками. Ведь там совсем рядом располагались вражеские аэродромы, и нам пришлось постоянно вести бои в численном меньшинстве, ибо в отличие от противника своевременно нарастить силы в воздухе на расстоянии 60 километров от Херсонеса было невозможно.

Последствия не заставили себя ждать: один из очередных налетов противника «ишачкам» и «чайкам» отразить не удалось. В результате тральщик «Взрыватель» получил прямое попадание бомбы, потерял ход и управление, а затем шторм выбросил его на мель в районе Соленых озер. Ничем не смогли помочь мы и десанту, ведущему бой в городе, тем более что обстановка там была неясной и для вышестоящего командования.

В середине дня 7 января позвонил генерал Остряков:

— Срочно пошлите своих разведчиков и постарайтесь разобраться, что делается в Евпатории.

Вызвал Николая Сикова, Василия Семенова и Михаила Урядникова, поставил задачу:

— Ведущие — я и Сиков, меня прикрывает Семенов, а Сикова — Урядников. Задача: просмотреть в Евпатории все, что будет возможно, и установить, где наши войска, где противник. Если не появятся рядом «мессеры», то же самое делать и ведомым. Но с оглядкой, фашисты о начале атак не оповещают.

Шли все время морем, то снижаясь до 5 — 10 метров, то набирая высоту до 100 метров. Попадали в полосы дождя и снега, но пробились. Вышли к Майнакскому озеру и, как договорились на земле, разошлись парами; Сиков просматривать прибрежную часть города, я — западную. Через несколько минут сходимся над характерным ориентиром между городом и аэродромом и, следуя на дистанции между парами 100 — 150 метров, просматриваем центральную часть Евпатории.

Вот дом "Горелая почта". Сердце сковала боль — ведь в нем я прожил целых полтора года! Дом четырехэтажный, капитальной постройки, и почему его так называли, толком никто объяснить не мог.

Но прочь воспоминания! Летим, что называется, по крышам, просматриваем убегающие под крылья каждую улицу, площадь, большой дом. Развернулись еще раз и пересекли город в другом направлении.

Наблюдения с малой высоты и на большой скорости, самые что ни на есть пестрые, сразу не складываются во сколько-нибудь стройную систему. В одном месте видели танк, в другом — орудие, в центре города отметили три небольшие вспышки и сильный взрыв. Похоже, там шел бой, но ни одного человека никто из нас не увидел, где наши, где немцы, определить было невозможно. Так же, как и помочь хоть чем-то нашим десантникам, если они еще бились насмерть с многократно превосходящими силами врага. Как тяжело чувствовать свое бессилие, даже понимая, что рано или поздно врага неминуемо ждет расплата…

Да, ни Евпаторийский десант, ни двукратная высадка небольших десантов в районе Судака не принесли по целому ряду причин ожидаемых результатов, хотя и всполошили противника неожиданностью и дерзостью, заставили его отвлечь часть сил с главного направления. А основные события в это время разворачивались на Керченском полуострове, куда врагу пришлось бросить значительные силы 11-й армии. И на самом вожделенном для врага участке — под Севастополем — наступило заметное затишье.