"Чжан Сянлян. Мимоза " - читать интересную книгу автора

Чжан Сянлян



Мимоза

ПОВЕСТЬ

Перевод с китайского Ильи Смирнова*
______________
* Иностранная литература №8/1988г.


1

Громоздкая повозка с трудом преодолела крутой выгиб скрипучего дощатого
моста, и мы оказались в госхозе, где отныне нам предстояло трудиться.
Под мостом - пересохшее за зиму русло оросительного канала, трава по
откосам пожухла и словно оцепенела, скованная коркой льда; крохотные ящерки,
встревоженные колесами повозки, мечутся, шурша в траве. Мост убог до
невозможности. Бурый земляной накат уже взбит в пыль множеством колес.
Уложенные под слоем земли вязанки тростника лохматятся по обеим сторонам
настила и кое-где неряшливой бахромой касаются грязного дна канала; от этого
мост кажется шире, чем он есть. Возница не слез с повозки, даром что три
клячонки шарахались, задыхаясь, из стороны в сторону, вращали белками
безумных, невидящих глаз, шумно пыхали клубами белого пара. Он только,
стиснув колени, уселся поплотнее на дышло и с замечательным умением
удерживался в этом положении, покуда повозка преодолевала словно изрытую
волчьими ямами поверхность моста.
Бедные животные были едва ли в лучшем виде, чем я, отощавший до
последней крайности. При росте в 1 м 78 см я весил 44 кг - на столько тянул
мой костяк, обтянутый кожей. Правда, лагерный врач, осматривавший меня перед
освобождением, сказал с похвалою: "Неплохо, неплохо... Выжил-таки!" Ему
показалось удивительным, что я остался жив, и он готов был порадоваться
вместе со мной моей удаче. А бедные животные не вызывали сострадания ни в
ком. На прямых, как палки, шеях мотались худющие, костлявые головы, зрачки
закатились за края глазниц, а разомкнутые от натуги челюсти открывали
ущербные ряды желтых зубов. Чалому мундштук глубоко врезался в край рта,
текла и текла кровь, капли шлепались на дорогу, отчетливо алея на
изжелта-бурой земле.
Возница по-прежнему восседал на дышле повозки, равнодушно, без тени
печали уставясь в неоглядную даль. Время от времени он машинально пощелкивал
кнутом. И всякий раз его клячи испуганно прядали ушами. Особенно боязлив был
чалый с окровавленным ртом, хотя возница и не собирался, кажется, бить его.
Равнодушие возницы понятно. Голодал? Экое дело! Не помер - и порядок,
обязан вкалывать! Голод - это будет пострашнее кнута, он начисто
вытравливает из души сочувствие и жалость.
Но в конце концов я не выдержал. Поглядывая на лошаденок, еще более
отощавших, чем я сам, со всем дружелюбием, на какое способен человек, десять
лет голодавший, я спросил: