"Колин Таброн. К последнему городу " - читать интересную книгу автора

палатки, и теперь, когда он вышел, внутри снова стало спокойно и холодно.
Она посмотрела на потолок, увидела тот же лунный узор и испугалась. Лунный
свет был слишком холодным и бледным. Она плотнее застегнула спальный мешок.
Кто все эти люди, которых они больше никогда не увидят после путешествия?
Бельгиец не обращал на нее никакого внимания, она для него вообще не
существовала, по крайней мере как женщина. Это больше не волновало ее,
подумала она, ну, разве только совсем немного. Но он ей никогда не сможет
понравиться. А его жена, с локонами, как у эльфа, и детскими манерами, уже
начинала слегка раздражать. Что же касается священника Франциско, то он
смотрел на нее, как испуганный олень, и не промолвил ни слова. Роберту все
это нравилось, как ему нравился театр. Непостоянство его не беспокоило. Он
похищал у людей их образ мысли, взгляд, внешний вид, странности и шел
дальше.
Когда-то ей нравились его метания от одной одержимости к другой, и
время от времени она по привычке одобряла их и сейчас. Семнадцать лет назад
(кто бы мог подумать?), когда они только-только поженились, он был без ума
от турецкой архитектуры, потом его увлекли малые религии Ближнего Востока,
потом он занялся спасением арамейского языка и беспрестанно строчил статьи -
одну за другой, в которых, казалось, ярко выражался его несомненный талант.
Работая журналистом в колонке новостей в Дамаске, он возил ее с собой по
всей Сирии, пребывая одновременно в эйфории и разочаровании. Теперь она
часто задумывалась об этой его неиссякаемой энергии. Следующие пятнадцать
лет она наблюдала за тем, как он перебегает из одной газеты в другую,
крутится возле столов иностранных редакторов в Лондоне, но никогда нигде не
задерживается подолгу. Казалось, от него всегда ждали чего-то особенного:
того, что он, в конце концов, станет главным редактором крупного издания или
напишет книгу, которая произведет фурор. Но его увлечения никогда не
пропадали сами по себе: каждая последующая одержимость поглощала предыдущую,
и та просто переставала существовать. Иногда ей казалось, что и она сама уже
давно перестала существовать для него.
Камилла закрыла глаза. Ей никогда не нравились горы, и она была не
уверена, что годится для этого путешествия. Лежа в одиночестве в палатке,
она презирала себя за то, что была сейчас здесь. Она всегда старалась
разделить увлечения Роберта, вместо того чтобы самой найти себе увлечения.
Ее собственные всегда оказывались придавленными грузом его очередной, бурно
разрастающейся одержимости. Ее тяга к исследованиям - тяга, которая стала не
более чем хобби после рождения прекрасного сына - сильно отличалась от
увлечений Роберта: это была не переработка или изменение знаний, а просто
пассивное получение удовольствия от них. Иногда она думала о том, кем могла
бы стать, если бы не вышла замуж так рано. Но, скорее всего, она стала бы
тем же, почти тем же. Камилла представила, как Роберт стоит в темноте и
мечтает об инках. Иногда она чувствовала, что он на грани отчаяния, он как
будто боялся, что время убегает от него. Она ощутила легкий приступ тревоги.
Стоя под переливающимся небом, Роберт удивлялся, что на нем нет луны.
Игру теней на потолке палатки вызывал свет звезд. Он никогда еще не видел
такого удивительного неба. Оно притягивало его. Медленно переведя взгляд на
реку, он вдруг понял, что улыбается, как наркоман. В зарослях белых лилий
мигали светлячки, а в траве ползали светящиеся червяки. Над его головой
неведомые ему созвездия сверкали ярче и загадочнее, чем созвездия Северного
полушария, и Млечный Путь казался не жидкой струйкой огоньков, а широкой