"Андрей Таманцев. Гонки на выживание (Солдаты удачи #2)" - читать интересную книгу автора

-- Есть маленько... -- кивнул Сергей. -- Мне двадцать семь, а душе --
за полета. Мы ведь не блатные быки, не мясники.
-- Раньше отыграться хотелось, доказать всем штабным сукам, кто мы
такие, -- вступил Боцман. -- А теперь и я больше не хочу. Да и зачем? -- все
расписано, все поделено. По мне, так лучше на этих гонках бодаться, чем
снова шмалять в кого попало. То ли сегодня сам пулю поймаешь, то ли
завтра... Не так, что ли?
-- Короче -- отвоевались... -- заключил Пастухов. -- Что ж, видно,
такой расклад. Только все равно жалко чего-то. Если бы нашлось действительно
стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами.
-- Что тут говорить, -- пробасил Боцман. -- Было бы дело -- ты, Серега,
один бы не остался...
-- Короче -- амба! -- Пастух швырнул в огонь толстую сухую ветку. --
Симпозиум закрывается. Давай, Ухов, бери дудку и дуй! А мы послушаем.
Уже смеркалось и вечерняя синяя мгла окружила их. Все больше звезд
проступало в небе. И все ярче и ярче пылал весело пляшущий огонь костра.
Трубач бережно достал из чехла свой "Salmer". Пламя отражалось в
сверкающем металле сакса, и казалось, будто Николай поднес к губам изогнутый
всполох огня.
И странно, необычно прозвучал в вечернем лесу протяжный металлический
голос саксофона. У него и правда был необыкновенный по силе и мягкости звук.
И быть может, поэтому только теперь, в этот вечер, все они впервые поняли,
каким талантом одарен их друг.
Это была всем знакомая, но словно блуждающая в лабиринте импровизации
мелодия -- "Песня Сольвейг" Грига в сложнейшей джазовой обработке.
И вот кончилась мелодия, оборвалась. Они сидели и, ошеломленные,
смотрели на него.
-- Нет, ну ты... дьявол! -- пробормотал Артист. -- Куда тебе воевать!
Тебя беречь надо, как национальное достояние.
-- Идите вы! -- махнул рукой Николай. -- Это просто для вас... Слышь,
Муха, плесни-ка мне сто капель!
Он играл им еще и еще. Потом, бережно отложив саксофон, присел на
корточки у костра, разворошил, раздул пламя и неподвижно застыл, глядя в
огонь.
Несмотря на прохладу и злющих комаров, друзья решили заночевать в лесу,
и весь воскресный завтрашний день провести на природе, а беглеца-именинника
сдать обратно на лечение следующим вечером.
Когда погасли последние угли в костре и Трубач в наступившем вечернем
сумраке сыграл великий блюз "Джорджия в моем сердце", сыграл так, что всех
мороз продрал по спине, когда, сморенные лесным кислородом, спиртом и
разговорами, одни устроились на ночевку в "джипе", а другие -- в легких
походных спальных мешках, Артист приблизил лицо к Пастухову и знаком поманил
в сторону.
Ночь выдалась лунная, светлая, и березовый лес в зеленовато-голубых
лунных лучах казался декорацией какого-то фантастического спектакля.
-- Слушай, Серега, -- вдруг шепотом заговорил Семен. -- Только не
думай, что я перебрал...
-- Да ты и не пил почти, -- удивился его словам Пастухов.
-- Слушай, командир, -- все так же тихо продолжал Артист. -- Не могу
понять, что со мной. Такое чувство, будто все время на нас кто-то смотрит.