"Арон Тамаши. Корень и дикий цветок" - читать интересную книгу автора

снега. Тези ходила по комнате из угла в угол, оказываясь то у двери, то у
окна, и краски ее одежды то блекли, то вспыхивали, мерцая. Самые
противоречивые чувства переполняли ее; от одних пробирала дрожь, другие
сдавливали горло и сердце. Остановившись у высокой и всегда аккуратно
прибранной кровати, терпеливо ждавшей свадебной ночи, она пересчитала
подушки, девять их было, провела рукой по мягкому одеялу; пересчитала и
мебель в комнате; каждый предмет возбуждал в ее памяти какой-нибудь день или
случай. То и дело останавливалась она перед зеркалом и заглядывала в него,
будто дикая козочка в шаловливый ручей; глаза ее в отражении сияли
невиданными огромными жемчужинами. Радость охватывала ее, и она принималась
вертеться, осматривая себя в зеркале и показывая своему отражению язык; так
резвится теленок, когда лижет соль. Наконец она распахнула блузку и,
стыдливо краснея, но не в силах отвести взгляда, залюбовалась тем, как
играют желтый свет лампы и серебристое мерцание снега на большой и упругой
ее груди.
Затем бросилась на диван.
Время бежало, как ручей-озорник, и со дна его пузырьками поднимались
воспоминания; журчали слова, вспыхивали и гасли мимолетные взгляды-блестки,
возбуждая мечты и желания, поражавшие девушку своей дерзостью; возникали и
запахи, самым сильным среди которых был запах мужчины, от него становилось
жарко, он обжигал.
Тези часто дышала, как в лихорадке.
Она уже не могла разобраться, грезит ли наяву или дремлет и все эти
ощущения - сон. Тихо было, лишь тикали в сумраке стенные часы и с такой же
размеренностью, только реже, всхрапывал старый Тима.
Приближался рассвет.
Весь мир спал; заспались и волхвы, которым давно уж настала пора
отправляться в путь. Усталые, лежат они в забытьи под усыпанным звездами
небом, вытянув босые, запыленные ноги, и тщетно спустившийся с небес ангел
звенит колокольчиком в самые уши: мол, просыпайтесь, пора!
Тези мгновенно очнулась и открыла глаза.
Колокольчик звенел, и не в руках ангела, а на шее у Чако. Он в клочья
рвал тишину, он рыдал; порой сквозь его рыдания слышались приглушенное
мычание и хруст, будто мяли накрахмаленные простыни.
- Деда! - крикнула Тези.
Накинув на плечи большую гарусную шаль, она бросилась к старому Тиме и
тронула его за плечо.
- Колокольчик, деда! Мычит!
- Кто мычит?! - встрепенулся старик.
- Колокольчик...
- Корова, что ли?
- И она тоже, я слышала.
Старый Тимотеус тяжело поднялся, натянул стеганку, сгреб со стола
шапку. Затем взял топор с длинной ручкой, которым обычно обрубал с деревьев
сухие сучья, и сказал:
- Пойдем поглядим.
В дверях он остановился, подумав, что, может быть, Тези лучше остаться
дома; если захочет да не побоится, то пусть смотрит из окна горницы, из
того, что открывается на восток.
- Ты бы все же осталась, - сказал.