"Тан-Богораз Владимир Германович. У входа в Новый Свет" - читать интересную книгу автора

Владимир ТАН-БОГОРАЗ

У ВХОДА В НОВЫЙ СВЕТ



Путешествие кончалось. Широкие морские волны, целую неделю
перебрасывавшие наш пароход слева направо и справа налево, колотившие посуду
в столовой и заставлявшие нас, вопреки всем законам тяготения, взлетать
вверх по лестницам, кататься по стенам и сшибать друг друга с ног у входа в
гостиную, наконец остались сзади. Пароход вошёл в широкий и просторный
залив, который служит преддверием Нью-Йоркской гавани, лежащей у общего
устья двух великих рек. Прощальный обед в обеденной зале первого класса
только что окончился; американские дамы с лицами, бледными от морской
болезни, но в нарядных вечерних туалетах я со свежими цветами у корсажа
толпились на площадке у выхода на верхнюю палубу. Сквозь широко
распахнувшуюся дверь снаружи врывались струя холодного морского воздуха и
полоса ночного мрака, так как последние лучи зари совершенно погасли.
Мужчины столпились на палубе у наружных нерил под мелким, но надоедливым
дождём и напряжённо вглядывались в темноту, ожидая увидеть блеск сигналов на
прибрежных маяках Нью-Йорка.
- Русский, смотрите, смотрите! - возбуждённо воскликнул мой приятель и
сосед по табльдоту, Мак-Лирн, маленький, тощий американец с худощавым лицом
и довольно беспечными манерами. - Вот она, Америка!
Кроваво-огненный глаз перемежающегося маяка вспыхнул на самом краю
горизонта и точас же погас и потом опять вспыхнул.
- О, Америка, Америка! - возбуждённо закричали пассажиры. - Ура!
- Ура! - дружно подхватили дамы сзади. - Тройное ура Америке!
Огненный глаз маяка всё открывался и закрывался.
- Эка она подмигивает! - кричал Мак-Лири. - Соскучилась старуха! - В
голосе его звучала нежность; он разговаривал с невидимым чёрным берегом, как
с любимым существом. - Смотрите! - говорил он мне ежеминутно. - Там наша
широкая страна! Наш собственный мир!..
На обоих концах палубы, отведённых для публики второго класса, тоже
толпились люди, кричали ура и даже махали платками, слабо белевшими в
темноте. Обе площадки второго класса составляли продолжение нашей, но качка
на них чувствовалась сильнее и брызги морской воды падали чаще и обильнее.
Они были отделены от нас тонкой и почти незаметной верёвкой, но я имел
случай много раз убедиться, что этот малозаметный барьер не уступал
крепостью любой железной решётке и каменной стене старой Европы. И теперь
никто не хотел подойти к барьеру даже близко, и мы стояли на нашей
просторной палубе, окружённые свободным пространством и не обращая внимания
на две группы людей, собравшихся справа и слева.
Для пассажиров третьего класса были отведены узкие проходы внизу,
покрытые проволочной сеткой и поливаемые солёным дождём при малейшем
волнении. Я спустился по лестнице и вышел в эти узкие, снаружи открытые
коридоры, которые ещё не успели обсохнуть от морской воды. Толпа эмигрантов
теснилась во всю длину прохода, прижимаясь к сетке и напоминая арестантов,
ожидающих урочного часа в зале свиданий. Наш пароход считался
аристократическим и не брал много этой "челяди", как презрительно выразился