"Дзюнъитиро Танидзаки. Та, которую я люблю " - читать интересную книгу автора

и.убаюкивающая, неотступно следуя за мной по дороге.
"Тэмпура хочу поесть, тэмпура хочу поесть". Однако звуки сямисэна не
сопровождались сейчас привычным постукиванием гэта, но несомненно было одно:
это те самые, хватающие за душу звуки, которые мне были издавна так хорошо
знакомы.
Вот и опять я услышал, и, кажется, совсем РЯДОМ! "Тэмпура... тэмпура",
а немного спустя совсем отчетливо конец фразы: "... хочу поесть... поесть".
А на дороге по-прежнему никого, только тени от сосен да моя одинокая тень. И
нигде не видно той, которая чем-то напоминала бы, бродячего певца. А высоко
в небе светит луна, и серебряный свет повсюду разлит; но ни впереди, ни
сзади, как прежде, никого. Может, я не вижу предметов оттого, что свет луны
слишком ярок? Сколько же времени прошло, прежде чем наконец я увидел
впереди, в одном-двух те от себя, тень человека, играющего на сямисэне?
Только теперь я понял, что, пока добирался сюда в эти долгие часы, я точно
был заворожен светом луны и шумом морских волн.
Но могут ли слова "долгие часы" передать то чувство протяженности
времени, которое я испытал? Иногда во сне человеку случается почувствовать,
что прошло я два, и три года. Пожалуй, мое ощущение в эти минуты было сродни
тому, что испытываешь во сне. Может быть, под этим бездонным небом, под
высокой печальной луной, по дороге, которую обступают корявые низкие сосны,
и по песчаному берегу, на который набегали волны, я шел и два, и три года, а
может, и все десять лет.
"Я спрашивал себя: "А принадлежу ли я еще к этому миру?.. Человек,
умирая, отправляется в долгий путь. А что, если я сейчас совершаю подобное
путешествие?" Мне, во всяком случае, оно показалось бесконечно долгим.
"Тэмпура хочу поесть, тэмпура хочу поесть". Теперь уже звуки сямисэна
отчетливо слышны. Под плеск волн и легкое шуршание песка их извлекает из
инструмента прекрасный музыкант, и они, словно струя воды из чистого
источника или звон серебряного колокольчика, западают в душу. Несомненно,
играет на сямисэне юная женщина. На голове у нее широкая соломенная шляпа -
амигаса, надетая, как надевали ее в старину бродячие певцы в праздник Нового
года. Эта женщина идет, слегка наклонив голову, и ее шея, видимая из-под
амигаса, вероятно, благодаря лунному свету ослепительно белая. Эта женщина
молодая, иначе шея не была бы у нее такой! Вот и показавшаяся вдруг из-под
рукава кимоно кисть руки, которой она прижимала струны сямисэна, тоже белая.
Юная женщина все еще в одном те от меня, и я не могу разглядеть узор на ее
кимоно. И только шея и кисть руки белеют в темноте, словно гребни волн в
открытом море.
"А-а, понял. Может быть, она и не человек вовсе. Наверняка лисица.
Лисица в образе человека" - Я сразу же струсил и теперь уже со страхом
следовал за человеческой тенью. Тень, как и прежде, играя на сямисэне,
двигалась дальше, и ее походка казалась неуверенной, робкой.
"Если это лисица, - рассуждал я про себя, - она, наверное, не может не
догадаться, что я иду сзади. А если вдруг уже догадалась и нарочно
прикидывается незнающей? Что-то у нее слишком белая кожа. Совсем непохожа на
человеческую. Может, это мех лисицы? Что же, как не мех лисицы, может белеть
так ярко? Разве что сережки серебристой ивы?"
И хотя я стараюсь идти медленно, женщина-все ближе и ближе. Вот между
нами уже не больше пяти кэн. Еще чуть-чуть, и, похоже, моя распластавшаяся
по земле тень коснется пятки женщины. Я делаю шажок - тень действительно