"Е.В.Тарле. Наполеон" - читать интересную книгу автора

отвращения к идеологам революционной буржуазии и ее философии, которое так
для него характерно. Во всяком случае, 16-летний подпоручик пока еще не
столько критиковал, сколько учился. Это тоже коренная черта его ума: ко
всякой книге, так же как и ко всякому новому человеку, он приближался в эти
начальные годы своей жизни с жадным и нетерпеливым желанием поскорее и как
можно полнее извлечь то, чего он еще не знает и что может дать пищу его
собственной мысли.
Читал он и беллетристику и стихи; увлекался "Страданиями молодого
Вертера" и некоторыми другими вещами Гете; читал Расина, Корнеля, Мольера,
нашумевшую тогда книгу стихов, приписанных средневековому шотландскому
барду Оссиану (это была искусная литературная подделка); от этого чтения
снова бросался к математическим трактатам, к книгам военного содержания,
особенно к сочинениям об артиллерийском деле.
В сентябре 1786 г. он испросил себе долговременный отпуск и уехал в
Аяччо, на родину, устраивать материальные дела своей семьи. Умирая, его
отец завещал небольшое имение и довольно запутанные дела. Наполеон
деятельно и успешно занялся этими делами и поправил материальное положение
семьи. Отпуск свой ему удалось продлить до середины 1788 г., хотя,
по-видимому, и без сохранения содержания. Но результаты его работы по дому
и имению покрыли все.
Вернувшись в июне 1788 г. во Францию, он вскоре со своим полком был
отправлен в г. Оксонн. Здесь он жил уже не на частной квартире, а в казарме
и продолжал с прежней жадностью читать решительно все, что попадало под
руку, и в частности основные труды по военным вопросам, волновавшим военных
специалистов XVIII в. Однажды, посаженный за что-то на гауптвахту, он
совершенно случайно нашел в помещении, где был заперт, неизвестно как
попавший сюда старый том юстиниановского сборника (по римскому праву). Он
не только прочел его от доски до доски, но потом, почти 15 лет спустя,
изумлял знаменитых французских юристов на заседаниях по выработке
Наполеоновского кодекса, цитируя наизусть римские дигесты. Память у него
была исключительная.
Способность к упорнейшему умственному труду, к долгому размышлению
сказалась в нем уже в этот ранний период. "Если кажется, что я всегда ко
всему подготовлен, то это объясняется тем, что раньше чем что-либо
предпринять, я долго размышлял уже прежде; я предвидел то, что может
произойти. Вовсе не гений внезапно и таинственно (en secret) открывает мне,
что именно мне должно говорить и делать при обстоятельствах, кажущихся
неожиданными для других,- но мне открывает это мое размышление. Я работаю
всегда, работаю во время обеда, работаю, когда я в театре; я просыпаюсь
ночью, чтобы работать",- так говорил он неоднократно впоследствии. О своей
гениальности он упоминал часто с каким-то легким налетом иронии или
насмешливости, а о своей работе - всегда с большой серьезностью и с большой
настойчивостью. Он гордился своей колоссальной работоспособностью больше,
чем какими бы то ни было другими дарами, какими наделила его столь
неограниченно щедрая к нему природа.
Тут, в Оксонне, он и сам берется за перо и составляет небольшой трактат
по баллистике ("О метании бомб"). Артиллерийское дело окончательно
становится его излюбленной военной специальностью. Остались в его бумагах
от этого времени также и кое-какие беллетристические наброски,
философско-политические этюды и т. п. Здесь он частенько высказывается