"Олег Тaрутин. К несчастью, только ты" - читать интересную книгу автора

как говорится, ни духом. Проводы были как проводы, телеграммы как
телеграммы: "в порядке... желаю. .. целую..." Традиционная посылка с
обратным пароходом. Без письма, правда, но разобраться - чего ж писать,
когда человек сам домой возвращается?
То, что жена не встретила его на причале в порту, тоже не очень
огорчило Глаголева: возвращался он на "черненьком" пароходе, на грузовике,
в числе немногих сотрудников, сопровождавших экспедиционное оборудование и
авиацию, а "беленький", многокаютный красавец, забравший из Антарктиды
основной состав экспедиционников, пришвартовался прямо у гаванской стенки
месяц назад: его и встречали с музыкой, цветами и телевидением.
И все же слегка позавидовал Глаголев друзьям-приятелям, затисканным
счастливыми родственниками, женами и детьми. В родной каюте, в галдящем,
радостном многолюдье, Глаголев выпил самую малость за счастливое
возвращение, за все хорошее и заспешил домой. Вещи свои он оставил на
пароходе (предстояла многодневная выгрузка снаряжения), прихватив только
сумку с подарками жене, заморскими напитками и кой-какой свежей корабельной
снедью. Он сердечно распрощался с развеселой компанией и в радостном
предчувствии покатил на такси к своему празднику. Или не заслужил он его
полугодовыми суровыми буднями?
Где ж эта улица, где ж этот дом, где эта Стеллочка, что я... На
которой шестнадцать лет женат? Где эта Стелла Викторовна, с которой не
соскучишься?
За ездой, за разговорами с весельчаком шофером он все улыбался тому,
что, мол, точно - не соскучишься, что верно, то верно. И вспоминал
благодушно "нескучные" случаи из их семейной жизни. К своей половине
Глаголев относился снисходительно и терпеливо, как бы признавая за ней
почти законное право на взбалмошность, капризы и странности, ибо
проистекали они, думал он, в силу неудовлетворенности ее ранимой творческой
натуры.
Стелла Викторовна считала себя неудачницей и мучилась этим сознанием.
Так много желать и обещать и так ничтожно мало преуспеть на музыкальной
ниве! Жалкий итог неудачницы - музыкальный кружок при задрипанном клубе!
"Да чем же он задрипанный?-спорил поначалу Глаголев. - Кружок как кружок,
клуб как клуб. Учишь людей, занимаешься любимым делом, ну и занимайся на
здоровье!
Не всем же лауреатами быть. Ведь не брал же я с тебя такого
обязательства перед свадьбой? Да ты хоть шваброй маши на лестницах, хуже
для меня не станешь". - "Шваброй? - трагически переспрашивала она. - Ты
прав: шваброй было бы честнее... И доходнее! Доходнее, да? Это ты имеешь в
виду, это?" И текли слезы, и Стеллины зубы стучали о стакан с водой, и
долго потом томил Глаголева тошнотворный запах сердечных капель.
Впрочем, все эти "музыкальные трагедии" разыгрывались только перед
ним, в качестве необходимой эмоциональной разрядки творческой натуры. Он
же, со всеми его "электронными ящиками" (имелась в виду аппаратура), со
всеми его экспедициями, льдинами и самолетами, считался в доме натурой
нетворческой. Кружковскую же свою работу, как быстро понял Ванечка, Стелла
Викторовна любила, отдаваясь ей всей душою, не считаясь ни с каким
временем. Особой страстью ее было выискивать молодые таланты, а выискав,
пестовать их и лелеять. Вечно вокруг нее гомонили и топотали всевозможные
дарования из сопредельных областей искусства: какието юные