"Олег Тaрутин. Потомок Мансуровых" - читать интересную книгу автора

и мне-кружку.
Тут, пожалуй, и уместно мне будет представиться. Зовут меня Кириллом
Суриным, Кириллом Ивановичем, если хотите. Впрочем, по имени-отчеству
называют меня, несмотря на мои тридцать три года, редко, и я к этому
настолько не привык, что даже ухо режет. Что еще? Вот ведь никогда себя не
описывал...
Впрочем, писал же я автобиографию, да еще сколько раз, и в зеркале
себя видел, так что уж как-нибудь... Значит, мне тридцать три.
Русский. Ленинградец, и родился, и прописан.
Рост чуть выше среднего. Портрет? Физиономия вроде бы ничего себе,
так, средняя. Правда, знакомым моим женщинам даже нравилась она, по частям:
кому глаза, кому брови, кому форма ушей. Находили в них что-то
оригинальное. Но скорее всего, это плод их воображения при общем хорошем ко
мне, холостяку, отношении.
Если и есть в моем лице что-то оригинальное, так это- рисунок морщин
на лбу. Тут уж не поспоришь: ничего подобного ни у кого я еще не видывал,
хотя с детства, можно сказать, разглядываю людские лбы на предмет морщин
очень внимательно. Морщины мои прямо-таки не морщины, а прорубы какие-то:
исключительно резкие и глубокие. Но и это бы еще ничего. Дело в том, что
начертание их в точности соответствует латинскому "зет": две параллельные
линии, соединенные наискось, и третья короткая линия посередине. А по обеим
сторонам ее, через перерывы - продолжение.
Удивительно, правда? Самое же интересное, что и длина крайних черточек
абсолютно одинакова, я измерял: тик в тик. И появились они, эти самые
морщины, у меня как-то вдруг, еще в школе, гораздо раньше, чем положено по
возрасту.
Вот из-за этих морщин... Хотя стоп - речь об этом впереди. Могу
сообщить еще, что живу я на этой самой улице, домов за пять от упомянутого
ларька, а день этот был предпоследним днем моего отпуска. Пива же я не ахти
какой любитель и человек в этой очереди случайный, хотя всех тех, о ком
рассказано, знаю давно.
Да, чуть не забыл: работаю я инженеромлесоустроителем. Жизнь
наша-почти как у геологов: зима в городе, лето в поле, что понашему
означает в тайге, черт те где. Стало быть, в городе летом никогда я не
бываю.
А в этом году... Впрочем, речь об этом опятьтаки впереди.
Ну так вот. Отошел я с кружкой, прислонился спиной к дереву, пью себе
не спеша.
Смотрю на сломанную ветку, и почему-то ужасно мне ее жаль. Шелестят на
ветру листья веселым шелестом и не знают, не чувствуют, что обречены они,
что почти мертвы. И никуда им от этого не деться, и ничего не изменишь, так
уж получилось... Вдруг чувствую, трогает кто-то меня за локоть, легонько
так, и покашливает вежливо. Оборачиваюсь-сосед мой по очереди, тот, что за
мною стоял. Маленький, сухонький такой старичок. На головеседой ежик, седая
бородка, седые брови, а под бровями - щелочки белесых глаз. Одет
чрезвычайно тщательно: от крахмального воротничка и галстука до сияющих
черным глянцем туфель. Профессорский облик. Этакий "батенька мой", вот
именно. Я еще удивился, помню, зачем он тут? Неужто такой любитель?
Серьезно так стоял, с достоинством, и над рассказом фон Брауна не
смеялся, не гоготал, как все мы.