"Всадник без головы" - читать интересную книгу автора (Рид Томас Майн)

Глава XII. УКРОЩЕНИЕ ДИКОЙ ЛОШАДИ

Асотея – самая приятная часть мексиканского дома: ее пол – плоская крыша асиенды, а потолок – синий купол неба. В хорошую погоду – а в этом благодатном климате погода всегда хорошая – асотею предпочитают гостиной.

Там в послеобеденные часы, когда заходящее солнце заливает розовым светом снежные вершины гор Орисаба, Попокатепетль, Талука и горы Близнецов, мексиканский кабальеро щеголяет перед прекрасной сеньоритой своим украшенным вышивкой нарядом, дымя ей прямо в лицо сигарой. Черноглазая красавица снисходительно слушает тихие любовные признания, а может быть, не слушает, а только притворяется и грустно глядит на далекую асиенду, где живет тот, кому отдано ее сердце.

Проводить часы сумерек на крыше дома – это приятный обычай, которому следуют все, кто поселился в мексиканской асиенде. Вполне естественно, что и семья луизианского плантатора следовала ему.

И в этот вечер, после того как столовая опустела, гости собрались не в гостиной, а на крыше. Заходящее солнце осветило косыми лучами такое оживленное и блестящее общество, какое едва ли когда-нибудь собиралось на асотее Кaсa-дель-Корво. Гости прогуливались по ее мозаичному полу, стояли группами или же, остановившись у парапета, смотрели вдаль. Даже в старые времена, когда прежний владелец принимал у себя местных идальго[25]самой голубой крови во всей Коауиле и Техасе, – даже тогда не собирался здесь такой цвет мужества и красоты, как в этот вечер.

Общество, которое собралось в Каса-дель-Корво, чтобы поздравить Вудли Пойндекстера с переездом в его техасское поместье, принадлежало к избранному кругу не только Леоны, но и других, более отдаленных мест. Здесь были гости из Гонсалеса, из Кастровилла и даже из Сан-Антонио – старые друзья плантатора, которые, так же как и он, переселились в юго-западный Техас; многие из них проскакали более ста миль верхом, чтобы присутствовать на этом торжестве.

Плантатор не пожалел ни денег, ни трудов, чтобы придать празднеству пышность. Блестящие мундиры и эполеты приглашенных офицеров, военный оркестр, прекрасные старые вина погребов Каса-дель-Корво – все это придавало пиршеству блеск, еще не виданный на берегах Леоны.

Но главным украшением общества была прелестная дочь плантатора. Слава о ее красоте достигла Техаса раньше, чем она сама успела приехать из Луизианы, где считалась первой красавицей. Молодая хозяйка дома появлялась то здесь, то там среди гостей, прекрасная, как богиня, с улыбкой королевы на устах.

Сотни глаз были устремлены на нее: одни следили за ней с восхищением, другие – с завистью, нo была ли она счастлива?

Этот вопрос может показаться странным, почти нелепым. Окруженная друзьями, поклонниками, – один из которых был давно уже страстно влюблен, другие только начинали влюбляться, -поклонниками, среди которых были молодые плантаторы, адвокаты, начинающие свою карьеру и уже известные государственные деятели, сыны Марса, носящие оружие или недавно его снявшие, -могла ли она не быть счастливой? Только посторонний мог задать этот вопрос – человек, не знакомый с характером креолок и особенно с характером Луизы Пойндекстер.

В блестящей толпе гостей был человек, знакомый и с тем и с другим, который жадно ловил каждый ее жест и старался разгадать его значение. Это был Кассий Колхаун.

Он следовал за ней повсюду и не на близком расстоянии, как тень, но украдкой, незаметно переходя с места на место; наверху ли, внизу ли, стоя прислонившись в углу с видом притворной рассеянности, он ни на минуту не отводил глаз от прекрасной креолки, словно сыщик.

Как ни странно, он не обращал внимания на то, что она говорила в ответ на комплименты, которыми ее засыпали кавалеры, добиваясь ее улыбки, – даже серьезное ухаживание молодого драгуна Генкока как будто не беспокоило Колхауна. Все это он слушал без видимого волнения, как обычно слушают разговоры, не представляющие никакого интереса ни для себя, ни для друзей.

И только когда все поднялись на асотею. Кассий Колхаун выдал себя: окружающие не могли не заметить того упорного, испытующего взгляда, каким он следил за Луизой, когда та подходила к парапету и всматривалась в даль. Гости, стоявшие вблизи, поймали не один такой взгляд, потому что не раз повторялось движение, которое вызывало его.

Каждые несколько минут молодая хозяйка Каса-дель-Корво приближалась к парапету и смотрела вдаль, через равнину, словно чего-то искала на горизонте.

Почему она делала это, никто не знал, и никого это не беспокоило. Никого, кроме Кассия Колхауна. У него же были подозрения, которые терзали его.

А когда по прерии в золотых лучах заходящего солнца замелькали какие-то силуэты и наблюдавшие с асотеи скоро различили табун лошадей, сопровождаемый несколькими всадниками, отставной капитан уже не сомневался, что знает, кто скачет во главе этой кавалькады.

Но еще задолго до того, как табун лошадей привлек внимание гостей, Луиза заметила его по облаку пыли, поднявшемуся на горизонте. Правда, оно было тогда еще настолько маленьким и неясным, что увидеть его мог только тот, кто напряженно ждал его появления. С этой минуты молодая креолка, непринужденно болтая с подругами, исподтишка следила за приближающимся облаком пыли; она уже догадывалась, чем оно было вызвано, но думала, что знает это только она одна.

– Дикие лошади! – объявил майор, комендант форта Индж, посмотрев в бинокль. – Кто-то ведет их сюда, – сказал он, вторично поднимая бинокль к глазам. – А! Теперь я вижу: это Морис-мустангер – он иногда поставляет нам лошадей. Он как будто бы едет прямо сюда, мистер Пойндекстер.

– Очень возможно, если это тот молодой человек, которого вы только что назвали, – ответил владелец Каса-дель-Корво. -Этот мустангер взялся доставить мне десятка два-три лошадей и, вероятно, уже ведет их… Да, так и есть, – сказал он, посмотрев в бинокль.

– Я уверен, что это он! – воскликнул сын плантатора. – Я узнаю в этом всаднике Мориса Джеральда.

Дочь плантатора тоже могла бы это сказать, но она не показала виду, что сколько-нибудь заинтересована происходящим. Она заметила, что за ней неустанно следят злые глаза двоюродного брата.

Наконец табун приблизился. Впереди действительно скакал Морис-мустангер; он вел за собой на лассо крапчатого мустанга.

– Что за чудесная лошадка! – раздалось несколько голосов, когда дикого мустанга, встревоженного необычной обстановкой, подвели к дому.

– А ведь стоит спуститься вниз, чтобы посмотреть на эту дикарку, – заметила жена майора, дама с восторженным характером. – Давайте сойдем вниз. Как вы думаете, мисс Пойндекстер?

– Если хотите, – послышался ответ молодой хозяйки среди целого хора настойчивых голосов.

– Спустимся вниз, скорее спустимся!

Под предводительством жены майора дамы сбежали вниз по каменной лестнице. Мужчины последовали за ними. Через несколько минут мустангер, все еще верхом на лошади, очутился вместе со своей пленницей в самом центре изысканного общества.

Генри Пойндекстер опередил всех и дружески приветствовал мустангера.

Луиза обменялась с Морисом лишь легким поклоном. Оказать больше внимания торговцу лошадьми, даже если считать, что он был удостоен чести знакомства с ней, она не решилась, так как вряд ли это понравилось бы обществу.

Из всех дам одна лишь жена майора поздоровалась с мустангером приветливо, но это было сделано свысока и в тоне ее звучала снисходительность. Зато он был вознагражден быстрым и выразительным взглядом молодой креолки.

Впрочем, благосклонность сквозила во взгляде не только одной Луизы. По правде сказать, даже несмотря на запыленный костюм, мустангер был очень хорош собой. Долгий путь как будто нисколько не утомил его. Степной ветер разрумянил лицо молодого ирландца; сильная, бронзовая от загара шея подчеркивала мужественную красоту юноши. Пыль, приставшая к его густым кудрям, не смогла скрыть их блеск и красоту. Во всей его стройной фигуре чувствовались необыкновенная выносливость и сила. Не одна пара женских глаз украдкой глядела на него, стараясь поймать его взгляд. Хорошенькая племянница интенданта восхищенно улыбалась ему. Говорили, что и жена интенданта посматривала на него, но это, по-видимому, была лишь клевета, исходившая от супруги доктора, известной в форте сплетницы.

– Нет сомнения, – сказал Пойндекстер, осмотрев пойманного мустанга, – что это именно та лошадь, о которой мне говорил Зеб Стумп.

– Да, она и есть та самая, – ответил старый охотник, подходя к Морису, чтобы помочь ему. – Совершенно правильно, мистер Пойндекстер, это та самая лошадь. Парень поймал ее, прежде чем я успел приехать к нему. Хорошо, что я подоспел вовремя: лошадка, пожалуй, могла попасть в другие руки, а это огорчило бы мисс Луизу.

– Это верно, мистер Стумп. Вы очень внимательны ко мне. Право, не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за вашу доброту, – сказала Луиза.

– "Отблагодарить"! Вы хотите сказать, что желали бы сделать мне что-нибудь приятное? Это вам нетрудно, мисс. Ведь я-то ничего особенного и не сделал – прокатился по прерии, вот и все. А полюбоваться на такую красотку, как вы, да еще в шляпе с пером и в юбке с длинным хвостом, который развевается позади вас, верхом на этой кобыле – за такую плату Зеб Стумп согласился бы пробежаться до самых Скалистых гор и обратно!

– О мистер Стумп, какой вы неисправимый льстец! Посмотрите вокруг, и вы найдете многих, более меня достойных ваших комплиментов.

– Ладно, ладно! – ответил Зеб, бросив рассеянный взгляд на дам. – Я не отрицаю, что здесь много красоток – черт побери, много красоток! Но, как говорили у нас в Луизиане, Луиза Пойндекстер только одна.

Взрыв смеха, в котором можно было различить лишь немного женских голосов, был ответом на галантную речь Зеба.

– Я вам должен двести долларов за эту лошадь, – сказал плантатор, обращаясь к Морису и указывая на крапчатого мустанга. – Кажется, о такой сумме договаривался с вами мистер Стумп?

– Я не участвовал в этой сделке, – ответил мустангер, многозначительно, но любезно улыбаясь. – Я не могу взять ваших денег. Эта лошадь не продается.

– В самом деле? – сказал Пойндекстер, отступая назад с видом уязвленной гордости.

Плантаторы и офицеры не могли скрыть своего крайнего удивления, услышав ответ Мориса. Двести долларов за необъезженного мустанга, тогда как обычная цена от десяти до двадцати! Мустангер, вероятно, не в своем уме. Но Морис не дал им возможности рассуждать на эту тему.

– Мистер Пойндекстер, – продолжал он с прежней любезностью, -вы так хорошо заплатили мне за других мустангов и даже раньше, чем они были пойманы, что разрешите мне отблагодарить вас и сделать подарок, как у нас в Ирландии говорят, «на счастье». По нашему ирландскому обычаю, когда торговая сделка на лошадей происходит на дому, подарок делают не тому, с кем заключают сделку, а его жене или дочери. Разрешите мне ввести этот ирландский обычай в Техасе?

– Разумеется! – раздалось несколько голосов.

– Я не возражаю, мистер Джеральд, – ответил плантатор, поступаясь своим консерватизмом перед общим мнением. – Как вам будет угодно.

– Благодарю, джентльмены, благодарю! – сказал мустангер, покровительственно взглянув на людей, которые считали себя выше его. – Эта лошадь и будет подарком «на счастье». И, если мисс Пойндекстер согласится принять ее, я буду чувствовать себя более чем вознагражденным за три дня непрерывной охоты за этой дикаркой. Будь она самой коварной кокеткой, и тогда вряд ли было бы труднее ее покорить.

– Я принимаю ваш подарок, сэр, и принимаю его с благодарностью, -впервые заговорила молодая креолка, непринужденно выступая вперед. – Но мне кажется…- продолжала она, указывая на мустанга и в то же время вопросительно смотря в глаза мустангеру, -мне кажется, что ваша пленница еще не укрощена? Она дрожит от страха перед неизвестным будущим. Вероятно, еще постарается сбросить узду, если она ей придется не по нраву, и что я, бедняжка, тогда буду делать?

– Правильно, Морис, – сказал майор, совсем не поняв тайного смысла этих слов и обращать к тому, кто один только и мог разгадать их значение. – Мисс Пойндекстер права. Мустанг еще совсем не объезжен – это ясно каждому. А ну-ка, любезный друг, поучите его немного!.. Леди и джентльмены! -обратился майор к окружающим. -Это стоит посмотреть, особенно тем, кто еще не видел подобного зрелища… Ну-ка, Морис, садитесь на нее и покажите нам, на что способны наездники прерий. Судя по ее виду, вам предстоит нелегкая задача.

– Вы правы, майор, задача действительно не из легких! -ответил мустангер, бросив быстрый взгляд, но не на четвероногую пленницу, а на молодую креолку.

Собрав все свои силы, чтобы не выдать себя, девушка, дрожа, отступила назад и скрылась в толпе гостей.

– Ничего, Морис, ничего! – твердил майор успокаивающим тоном. – Хоть глаза ее и горят огнем, бьюсь об заклад, что вы выбьете из нее дурь. Попытайтесь-ка!

Не принять предложения майора мустангер не мог – ему не позволила профессиональная гордость. Это был вызов его ловкости, мастерству наездника: завоевать себе признание в прериях Техаса не так-то легко.

Морис выразил согласие тем, что ловко соскочил с седла и, передав поводья своей лошади Зебу Стумпу, подошел к крапчатому мустангу.

Молодой охотник не стал терять время на какие-либо приготовления, он только попросил освободить место. Это было выполнено мгновенно: большая часть гостей, в том числе все дамы, вернулись на асотею.

Морис Джеральд вскочил на спину мустанга только с куском лассо в руках, которое он набросил петлей на его нижнюю челюсть и затянул на голове в виде уздечки.

Впервые дикая лошадь почувствовала на себе человека, в первый раз ей было нанесено подобное оскорбление.

Пронзительный злобный визг показал, какое негодование вызвало у нее это посягательство на свободу.

Лошадь встала на дыбы и несколько секунд сохраняла равновесие в этом положении. Всадник не растерялся и обхватил ее шею обеими руками. С силой сжимая ее горло, он вплотную прильнул к ней. Не сделай он этого, лошадь могла бы броситься на спину и раздавить под собой седока.

После этого мустанг начал бить задом – прием, к которому всегда прибегают в подобных случаях дикие лошади. Это поставило всадника в особенно трудное положение: он рисковал быть сброшенным. Уверенный в своей ловкости, мустангер отказался от седла и стремян, а сейчас они бы ему очень помогли; но укротить оседланную лошадь не сочли бы в прерии за подвиг.

Он справился и так. Когда лошадь стала бить задом, мустангер быстро перевернулся на ее спине, руками обхватил ее за бока и, упершись пальцами ног в ее лопатки, не дал себя сбросить.

Два или три раза повторил мустанг эту попытку, но каждый раз вынужден был уступить ловкости наездника. И наконец, словно поняв тщетность своих усилий, взбешенная лошадь перестала брыкаться и, сорвавшись с места, помчалась таким галопом, словно собиралась унести всадника на край света.

Где-то эта скачка должна была кончиться, но лишь вне поля зрения собравшихся, которые остались на асотее, ожидая возвращения мустангера. Многие высказывали предположения, что он может быть убит или по крайней мере изувечен. Среди присутствующих один человек тайно желал этого, а для другого это было почти равносильно собственной смерти. Почему Луиза Пойндекстер, дочь гордого луизианского плантатора, известная красавица, которая могла бы выйти замуж за самого знатного и богатого человека, почему она позволила себе увлечься или даже просто мечтать о бедном техасском охотнике – это была тайна, которую не могла разгадать даже она сама, несмотря на свой незаурядный ум.

Может быть, она еще не зашла так далеко, чтобы влюбиться. Сама она этого не думала.

Она сознавала только, что в ней вспыхнул какой-то странный интерес к этому удивительному человеку, с которым она познакомилась при таких романтических обстоятельствах и который так сильно отличался от заурядных людей, составлявших так называемое избранное общество.

И она сознавала, что этот интерес, вызванный словом, взглядом, жестом, услышанным или замеченным среди выжженной прерии, вместо того чтобы погаснуть, день ото дня становился все больше.

И сердце Луизы забилось сильнее, когда Морис-мустангер снова появился на лошади, но теперь уже не дикой, а укрощенной: она не пыталась сбросить его, а притихла и покорно признала в нем своего хозяина.

Молодая креолка испытала то же чувство, хотя этого никто не заметил и она сама этого не сознавала.

– Мисс Пойндекстер, – сказал мустангер, соскакивая с лошади и не обращая внимания на встретивший его гром рукоплесканий, – могу ли я попросить вас подойти к лошади, набросить ей на шею лассо и отвести в конюшню? Если вы это сделаете, она будет считать вас своей укротительницей и всегда после этого станет покорна вашей воле, стоит вам лишь напомнить ей о том, что впервые лишило ее свободы.

Чопорная красавица возмутилась бы таким предложением, кокетка отклонила бы его, а робкая девушка испугалась бы.

Но Луиза Пойндекстер, правнучка французской эмигрантки, ни минуты не колеблясь, без тени жеманства или страха, встала и покинула своих аристократических друзей. Следуя указаниям мустангера, она взяла веревку, сплетенную из конского волоса, набросила ее на шею укрощенного мустанга и отвела его в конюшню Каса-дель-Корво.

Слова мустангера звучали у нее в ушах, эхом отдаваясь в сердце: «Она будет считать вас своей укротительницей и всегда после этого станет покорна вашей воле, стоит вам лишь напомнить ей о том, что впервые лишило ее свободы».