"Уильям Теккерей. История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага" - читать интересную книгу автора

второпях, и жалеет, что нельзя их взять обратно. Роман есть в некотором роде
беседа с глазу на глаз между автором и читателем, и естественно, что беседа
эта часто не клеится, часто становится скучной. Непрерывно поддерживая
разговор, писатель не может не обнаружить своих слабостей, чудачеств,
суетных устремлений. И как о характере человека мы после долгого знакомства
судим не по одной когда-либо высказанной им мысли, не по одному его
настроению или мнению, не по одной с ним беседе, но по общему направлению
его поступков и речей, так и о писателе, который волей-неволей отдает себя в
ваши руки, вы спрашиваете: "Честен ли он? Говорит ли в основном правду?
Вдохновлен ли желанием понять ее и выразить? Или он - шарлатан,
подделывающий чувства, стремящийся своими разглагольствованиями пустить пыль
в глаза? Ищет ли он заслужить похвалу с помощью трескучих фраз и прочих
ухищрений?" Я не могу обходить молчанием свои удачи, так же, как и другие
случайности, выпавшие мне на долю. Я обрел на много тысяч больше читателей,
нежели мог надеяться. И я не вправе сказать им: "Не смейте бранить мои
писания или засыпать над моими страницами". Я только прошу их: "Поверьте,
что автор стремится говорить правду". Если в книге этого нет, в ней нет
ничего.
Возможно, любителям "захватывающего" чтения интересно будет узнать,
что, приступая к этой книге, автор имел точный ее план, который был затем
полностью отброшен. Леди и джентльмены, вас предполагалось угостить - к
вящей выгоде автора и издателя - рассказом о самых животрепещущих ужасах.
Что может быть увлекательнее, чем проходимец (наделенный многими
добродетелями), которого снова и снова посещает в квартале Сент-Джайлз
знатная девица из Белгрэйвии? Что может сильнее поразить воображение, чем
общественные контрасты? Чем смесь жаргона преступных низов и говора светских
гостиных? Чем сражения, побеги, убийства? Ведь еще нынче в девять часов утра
мой бедный друг полковник Алтамонт был обречен на казнь, и автор лишь тогда
сменил гнев на милость, когда уже подвел свою жертву в окну.
"Захватывающий" сюжет был отвергнут (с великодушного согласия
издателя), потому что, взявшись за дело, я обнаружил, что не знаю предмета;
и поскольку я в жизни своей не был близко знаком ни с одним каторжником и
нравы проходимцев и арестантов были мне совершенно неизвестны, я отказался
от мысли о соперничестве с господином Эженом Сю. Чтобы изобразить подлинного
негодяя, должно сделать его столь отталкивающим, что такое уродство нельзя
будет показать; а не изобразив его правдиво, художник, на мой взгляд, вообще
не имеет права его показывать.
Даже образованных людей нашего времени - а я здесь пытался вывести
одного из них, человека не хуже и не лучше большинства своих ближних, - даже
их мы не можем показать такими, какие они суть, со всеми свойственными им
недостатками и эгоизмом их жизни и воспитания. С тех пор как сошел в могилу
создатель "Тома Джонса", ни одному из нас, сочинителей, не разрешается в
полную меру своих способностей изобразить ЧЕЛОВЕКА. Мы вынуждены стыдливо
его драпировать, заставлять его жеманно сюсюкать и улыбаться. Общество не
терпит в нашем искусстве ничего натурального. Я заслужил упреки многих дам и
растерял немало подписчиков лишь потому, что описал молодого человека,
который доступен соблазнам и противится им. Целью моей было показать, что,
как человек не бесчувственный, он испытал эти соблазны и, как человек
мужественный и благородный, поборол их. Знайте же, вы не услышите о том, что
происходит в действительной жизни, что творится в высшем обществе, в клубах,