"Условный переход (Дело интуиционистов)" - читать интересную книгу автора (Дегтярев Максим)

3

Для старого педанта Хью Ларсона не существует несерьезных заданий. Вообще-то эксперту нет и пятидесяти, однако стаж педанта идет у него с детского сада, поэтому это прозвище вполне оправдано. Дело Человека с Гвоздем показалось Ларсону подходящим для иллюстрации научного метода ведения расследований.

— Берясь за решение подобной задачи, — сказал он, — надо прежде выяснить, является ли она в принципе разрешимой.

— Что ты имеешь в виду под разрешимостью применительно к Человеку с Гвоздем? — поинтересовалась Яна, специалист по информационным технологиям и ровесница Лии.

— Я имею в виду, существуют ли вообще люди с гвоздями.

Попросив нас подождать, Яна выскользнула из лаборатории. Минуту спустя она вернулась, сжимая в руке здоровенный гвоздь.

— Вот, я — Человек с Гвоздем! — выпалила она.

— Мы ищем мужчину, — напомнил Ларсон.

С надутыми губами Яна подошла к Ларсону и сунула гвоздь в верхний карман его лабораторного халата.

— Вот тебе, мужчина с гвоздем.

Эксперт и бровью не повел.

— Хорошо, пусть и несколько искусственно, мы показали, что, по крайней мере, один Человек с Гвоздем в природе существует. Следующий вопрос: не являются ли все мужчины на свете Человеками с Гвоздями?

— Контрпример у тебя перед носом, — и Яна покосилась на меня.

— В субботу я был контпримером к тому, что неандертальцы давно выродились. Надоело мне это. Кроме того, у меня есть гвоздь.

Я подкрепил это утверждение материальным доказательством, позаимствованным у Лии.

— Что ж ты молчал, — возмутилась Яна. — Я целый час уговаривала оружейника выточить гвоздь из стрелы к арбалету.

— Откуда у них арбалеты? — удивился Ларсон.

Я собрался снова позанудствовать насчет экономии на боеприпасах, но Яна быстро объяснила:

— Для спортивной охоты, но не на Фаоне, а на Оркусе. Там разрешают охотиться с холодным оружием.

— Понятно, — кивнул Ларсон. — Итак, мы близки к тому, чтобы считать, что все люди являются в определенном смысле людьми с гвоздями…

— Ты Шефа забыл, — напомнила Яна. — Шефа мы не спрашивали.

— Спроси ты.

Яна сняла трубку интеркома. Выслушав Шефа, передала мне ответ:

— Если бы у Шефа был гвоздь, то он бы уже давно торчал из твоей головы. Свой ты не из нее вытащил?

— Нет, взял у Лии.

— Слава богу!

— Таким образом, — резюмировал Ларсон, — задача поиска ЧГ в принципе разрешима, но усложнена тем, что не всякий ЧГ нам подходит. Следующим шагом в ее решении будет…

Каким будет следующий шаг, мы так и не узнали, потому что Шеф позвонил по интеркому и спросил, не сходим ли мы с ума от безделья.

Я доложил ему все, что узнал от Лии, и предложил:

— Поручите задание Ларсону. Он уже на полпути к разгадке.

— Ты по этому номеру звонил? — Шеф пропустил мое предложение мимо ушей.

— Так мы за него беремся?

— Один звонок нас не разорит.

К счастью, это пока так. Я набрал номер на комлоге и включил громкую связь. После четырех гудков произошло соединение. Мужской голос произнес:

«Господа, вы позвонили по номеру… (номером я не ошибся). Пожалуйста, оставьте сообщение и координаты. Вам перезвонят. Спасибо».

Ничего ему не оставив, я отключил связь.

— Лия права, голос не из приятных.

— Обычный голос, — возразил Шеф. — Даже слишком обычный. Давай еще раз и с моего компьютера. И не забудь включить запись. Наш микрофон отключи.

Все это Шеф мог проделать и сам, но к чему утруждаться, когда я рядом.

Автоответчик не был снабжен интеллектом, он все повторил слово в слово. У одного моего знакомого автоответчик умничает следующим образом. Если позвонить ему и, не оставив сообщения, спустя минуту позвонить снова, автоответчик скажет: «Это снова вы? Говорите, не стесняйтесь, я вас внимательно слушаю». Номер, с которого мы сейчас звонили, определить было нельзя. С другой стороны, наш сетевой сканер также был вынужден развести руками, поскольку не сумел засечь координаты абонента.

Шеф пару раз повторил записанное сообщение, затем нажал интерком:

— Хью, возьми эту запись и погоняй по нашему голосовому архиву. Не нравится мне она. А ты, — сказал он мне, — попробуй определить владельца.

— Номер, судя по всему, мобильный. Предоставлен компанией «Фаон-Информканал», но они, как правило, сами не знают, кому раздают свои номера. Особенно, если оплата идет наличными. Предлагаю подключить коллег из Отдела Информационной Безопасности. У них есть выходы на «Информканал». Боюсь, правда, что оплачиваемые. Впрочем, вряд ли высокооплачиваемые.

— Эх, — вздохнул Шеф, — сколько возни из-за какого-то номера.

— Отступать поздно, шеф. Человеку надо помочь. Но вы готовьтесь к испытаниям, чтобы потом не спрашивать…

— Уймись! — Шеф как-то странно дернул рукой, и из его рукава выскользнул кусок медной проволоки длиной тридцать восемь сантиметров. Вот куда он ее прячет! Поймав проволоку, он согнул ее углом и, удерживая за концы, стал постукивать углом себе по носу. То был его обычный способ размышлять над вопросом типа «или-или».

— Ладно, — сказал он наконец, — позвони в ОИБ. Пусть обдумают, чтo они могут сделать малой… малыми расходами.

— А отчет по делу Рушенбаума?

— Заканчивай с ним. К тому времени как закончишь, Ларсон нам что-нибудь скажет по поводу голоса на автоответчике.

А я-то надеялся, что Шеф позволит скинуть отчет на Яну. Расстроенный, я потопал к себе в кабинет. Сварил кофе, позвонил в ОИБ и занялся отчетом.

«Уважаемый господин Рушенбаум…». Нет, не так. «Глубокоуважаемый господин…». Хм. «Руш, старина, ваш бухгалтер оказался…»

Отменной канальей оказался бухгалтер господина Рушенбаума. Кроме того, дело было мелким, как тарелка. Не нашего уровня.

К обеду я надиктовал всего четыре страницы, но их еще надо было править. Чтобы оправдать выставленный г-ну Рушенбауму счет, требовалось написать хотя бы страниц десять. Становилось скучно, и урчало в животе. Я свернул отчет и прикинул в уме, чтo возьму на обед. Буфет у нас на первом этаже — так себе заведение. Когда я уже поднимался с кресла, загудел комлог. На линии был старший инспектор Виттенгер. Его красная физиономия с квадратной челюстью не помещалась в экране.

— Инспектор, отодвиньтесь от камеры, — попросил я.

— Ильинский, — сказал он устало и, звучно лязгнув широкой пастью, зевнул, — жду тебя через полчаса. Я у себя в департаменте. Уловил?

Мы не разговаривали что-то около трех месяцев. Между тем, сейчас он обращался ко мне так, будто мы только вчера расстались возле какого-нибудь неопознанного трупа. Никакой вины я за собой не чувствовал: в последнее время я был законопослушен, как полицейский свисток, и даже коллеги это заметили.

— Не-а, — всего-то и смог я сказать.

— Это хорошо, — кивнул он. — Значит, будет тебе сюрприз. Приезжай. Можно пока без вещей. В случае чего, Яна потом подвезет.

Хохотнув, он отключился. В кабинет заглянула Яна.

— Идешь? — спросила она.

— Теперь тем более.

— Неужели закончил с отчетом?

— Нет. Скорее всего, заканчивать с Рушенбаумом придется тебе.

— Это еще почему?!

— Внизу объясню. Где Ларсон?

— В лаборатории. Просил принести ему пару сэндвичей… Ой!

— Что?

— Забыла, с чем. Погоди…

Они улизнула в лабораторию. Догнала меня у лифта. Мы спустились на первый этаж и прошли в буфет.

— Ну и аппетит у тебя сегодня! — Яна, взявшая только сок, йогурт и сыр со свежими овощами, оглядывала мой лоток, в котором были заполнены все ячейки.

— Виттенгер вызвал. На чем мы могли засветиться?

Яна молча переложила свой сыр ко мне в лоток. Прилипшая к сыру помидорина, подобно нелегальному эмигранту, была водворена на старый адрес.

— Попрошу Шефа отложить пару сотен для залога, — сказала она затем.

— То есть думаешь, что по мелочи…

— Нет, но больше он не даст.

— Спасибо. За сыр, я имею в виду.

Мы стали перебирать возможные варианты. За десертом Яна спохватилась:

— Тебе лучше поспешить. Что не доел, я соберу и принесу тебе в камеру.

— Яна, ты мой единственный друг в этой конторе. Но все же я доем обед. Подождет инспектор, никуда не денется.

— Денется, — возразила она. — Вышлет группу с ордером на обыск. Под предлогом твоего ареста перероет всю Редакцию. Шефу это не понравится. У него в столе контрабандные лекарства.

— От чего?

— От тебя. Успокоительное. Сердцем чую, оно ему сегодня понадобится. Давай, езжай, а я сообщу Шефу, где ты.

В словах Яны присутствовал смысл. Завещав ей за это десерт, я вылетел из Редакции с легкостью сквозняка.

На парковку у корпуса полицейского управления меня не пустили. Велели парковаться «где хочешь» и для примера указали на стоянку флаеров, изъятых за управление в нетрезвом виде. Я сделал круг над муниципальным комплексом, возведенным на вершине холма. Чиновники из окон своих кабинетов могли обозревать вверенную им территорию — сорокамиллионный Фаон-Полис, единственный город на пятидесятимиллионном Фаоне. Склон, обращенный к центру города, заканчивался обрывом к реке, которая теперь замерзла — как и озеро, куда она обычно текла. Из кабинета Виттенгера хорошо просматривался мой термитник и пара его соседних копий. В просвете между домами поблескивал озерный лед. Из следственного изолятора и кабинета начальника отдела убийств не видно ничего, кроме серых скал и черных кактусов, свернувшихся на зиму в тугие колючие спирали. Больше я ни в каких кабинетах не бывал. Шеф как-то раз навестил губернатора, но его канцелярия находится в другом месте.

Свободный пятачок нашелся ниже по склону, у подъезда управления городскими транспортными коммуникациями. Я вышел и осмотрелся. Морозный воздух был прозрачен, как вакуум на Сапфо, безвоздушной спутнице Фаона. Вверх по направлению к полицейскому управлению вела бетонная лестница, которую проектировал какой-то шутник: все ее сто пятьдесят три ступеньки были такой ширины, что когда идешь по ней — не важно в какую сторону — каждая ступенька попадает под одну и ту же ногу. Поднимаясь по ней, я менял ногу через каждые десять ступенек. Идиотское занятие.

У проходной меня остановили и велели обождать. Не знаю, что Виттенгер имел в виду, назначая мне в провожатые женщину-полицейского. Лицо и плечи у нее были от боксера-средневеса, вид в профиль внушал уважение и одновременно наводил на мысль, что Создатель, сидя за раскройкой этого тела, думал об отпуске в горах.

— Пойдем со мной, — сказал я и попятился к выходу. — Поможешь дотащить флаер. Батареи сели, будь они неладны. За мной ужин. И не бойся, Виттенгеру мы ничего не скажем.

Ее груди удивленно поползли вверх.

Нет, это ее легкие вбирали воздух. В тесной проходной мне и дежурному сержанту грозила смерть от удушья. Спасаясь, я потянул за ручку входной двери. В этот момент она в три приема гаркнула:

— Ильинский! Стоять! Ни с места!

Сержант с перепугу хлопнулся мордой о стойку, потом вытащил-таки бластер и стал ловить меня на мушку. Я предпочел сдаться без боя. Меня обыскали и повели «туда, где тебя давно ждут».

Кажется, у них шел ремонт. Провожатая всё норовила толкнуть меня плечом в тот момент, когда я проходил мимо какого-нибудь ведра с краской. В холле, предшествующему кабинету и. о. начальника Департамента Тяжких Преступлений, сидело с десяток офицеров. Каждый из них попытался по-своему сострить, и в общем гуле я не разобрал ни одной достойной шутки.

Виттнегер злобно смерил меня взглядом.

— А я уж собирался отправлять за тобой людей, — сказал он, указывая на железный табурет, установленный напротив стола, за которым он сидел.

— Сколько? — Умышленно я дал повод сострить и ему. Это мой личный способ успокаивать инспектора. Вот Шеф, например, давит его интеллектом.

— С тебя довольно будет Фердинанда. Или ты надеялся, что я вышлю группу захвата?

Значит, Яна ошиблась. Обыск в Редакции не предусматривался. Робот Фердинанд убирает камеры в следственном изоляторе. Я не стал указывать на двойное противоречие со словом «людей».

— У него и так забот по горло. Не то, что у ваших дуболомов.

— Скоро ты прибавишь ему работы.

— С какой стати?

— Взлом, вторжение и незаконное прослушивание. Статья, сам знаешь, какая…

Я открыл рот, чтобы все-таки уточнить статью.

— Закрой рот и слушай, — прогрохотал инспектор. (Мне ничего не оставалось, как зевнуть). — Не знаю, заметил ли ты, что я редко вмешиваюсь в ваши дела. Черт его знает, в чем тут дело, но граждане, на чьи права вы покушаетесь, не обращаются с жалобами в полицию. Поэтому мы делаем вид, что ничего не замечаем. До первого раза, Ильинский, только до первого раза. А вы от раза к разу работаете все грубее и грубее. И вот, настало время отвечать. Достукались.

Инспектор перевел дух.

— У вас что, начался месячник борьбы за гражданские права? — спросил я, вспоминая, не грядут ли губернаторские выборы.

— Нет. Всего лишь заявление от добропорядочных граждан, защищать коих входит в мои обязанности. Ведь банкиров и прочих толстосумов у нас обслуживает фирма «Шеф и компания».

Ага, думаю, встречал тут недавно одну банкиршу с гвоздем.

— Вашу деятельность, — продолжал он, — пора взять под контроль. Сам-то понимаешь, что попался?

Я ничего не понимал. Допускаю, что мы куда-то не туда залезли. Не туда — с точки зрения закона. Но даже взлом сверхсекретной базы данных или, к примеру, закрытого канала связи не смогли бы заинтересовать Департамент Тяжких Преступлений. Инспектор Виттенгер — уж не знаю, искренне или нет — считает, что подобные преступления столь же виртуальны, как и сами объекты преступления. «Не замечаю, потому что не понимаю», или, как ту же самую мысль выразил один наш клиент-языковед, «все незнакомые слова считаю артиклями». Я решился уточнить:

— Да что мы хоть взломали-то?

— Замок на двери в частную квартиру. И не говори, что ты давно с этим завязал. Все равно не поверю.

Теперь я понимал, что это какой-то бред. Последний раз я вламывался в чужие дома еще летом. С тех пор — ни-ни. Значит, поработали коллеги из службы внешнего наблюдения. Но они работают чисто, это во-первых. Во-вторых, почему подозрение пало на меня? Потому что Виттенгер по мне соскучился? Иначе не объяснишь. Квартирными кражами он не занимается — это тоже факт.

— Инспектор, я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал я твердо, — вы уверены, что ничего не перепутали?

Виттенгер зарычал и стал разминать кулаки. Я махнул рукой и сказал:

— Тащите детектор лжи. Разберемся по-быстрому, и я пойду. Дел, знаете ли, невпроворот.

Такого предложения он от меня не ожидал. Выпучил глаза и приостановил физзарядку. Потом прорычал в интерком:

— Ньютроп, живо неси ОДЛ. Надо успеть, пока клиент еще теплый.

Капитан Ньютроп сказал «есть, господин полковник!».

— Ты уверен? — спросил он у меня. — Ведь потом ни один адвокат тебя не отмажет.

— Повторяю, инспектор, я не имею ни малейшего представления, к кому, куда и зачем мы влезли. Мои честные глаза в вашем полном распоряжении.

Ньютроп приволок оптический детектор лжи. Это такой небольшой ящик с лампочкой и линзой на выдвижной штанге. Сослепу его легко спутать с офтальмоскопом.

— А вы умеете им пользоваться? — спросил я.

— Умею, — буркнул Ньютроп. — Смотри сюда и не моргай.

— Станешь моргать, закапаем атропин, — пригрозил Виттенгер.

— Если пройду тест, примите его вовнутрь.

Виттенгер рывком встал из-за стола. Стол, каким бы железным он ни был, сдвинулся с места. Я заметил множество царапин на линолеуме возле ножек. Ему бы поберечь казенное имущество. О том, что инспектор двигает столы одним взглядом, всем и так известно.

Он обошел меня сзади и стал прохаживаться туда-сюда. Ступнями я чувствовал, как от его тяжелого шага прогибается пол. Но мою волю ему не согнуть. Это преимущество честного детектива перед просто частным.

— Валяйте, — дал я отмашку. — Я готов.

— Итак, — говорил он, не замедляя шаг, — ты утверждаешь, что о ни о каком незаконном проникновении на… я буду выражаться точными юридическими терминами, — пояснил он между прочим, — чтобы потом не было разночтений… Так вот, ты утверждаешь, что никогда не покушался на незаконное проникновение в пределы чужой частной собственности…

— Вранье, — сказал я. — Не говорил я ничего такого. Разумеется, покушался.

— Он не врет, — сообщил инспектору Ньютроп. Он следил за графиком на экране ОДЛ. Волнистая линия никак не решалась упереться в метку «чистая правда». Наверное, она впервые находилась от нее так близко.

— Уточняю, речь идет о незаконном вторжении, состоявшемся десятого декабря этого года.

— Не вторгался, — сказал я.

— Вроде нет, — пробормотал Ньютроп и еще внимательней уставился в экран. Он ждал, что линии на экране теперь сложатся в вечные истины, которых стоит ожидать от человека, не солгавшего в малом.

— Значит, не ты лично, — в свою пользу истолковал Виттенгер. — И, стало быть, потерпевшего от вашего произвола господина Моцарта ты так же не знаешь и ничего о нем не слышал…

Я уже понял, что произойдет дальше.

— Попался! — буквально взвыл Ньютроп. — Он его знает! Смотрите, господин полковник, характернейшее изменение внутризрачковой электрической модуляции. Прибор не обманешь. Он его знает, это я точно вам говорю!

Довольный, он обернулся к начальнику. Я выдернул шнур ОДЛ из розетки. Лампочка и экран погасли. Ньютроп возмутился:

— Надо было сначала снять задание.

— Свободен, — сказал ему Виттенгер. Ньютроп нехотя сгреб прибор и свалил. Пока он сматывал провода, мы с инспектором испепеляли друг друга взглядами. Потомки разберутся, отчего не сработала противопожарная сигнализация.

— Итак, — сказал он, — кое-какую мелочь мы выяснили. Моцарта ты знаешь. Ваши люди побывали у него, обыскали квартиру и установили подслушивающую аппаратуру. Наводящий вопрос: зачем?

Эта комедия нуждалась в антракте либо суфлере. Я попросил не болтаться у меня за спиной. Инспектор придавил кресло и пододвинул к себе стол, ибо с кресла хватало ежедневного многочасового испытания в тысячу двести ньютонов-виттенгеров.

— У вас кофе подают? — спросил я.

Просьба была истолкована как признание вины. Поэтому кофе я получил незамедлительно. Он был из автомата и пахнул серой краской, которой выкрасили холл перед кабинетом. Как раз тот случай, когда запах имеет цвет. Инспектор позволил мне сделать два глотка и от души поморщиться.

— Отвечай, а то вырублю свет, — сказал он.

— Какой свет? — Кроме неоплаченных счетов за электричество в моей голове пронеслось много всего другого.

— Который в конце тоннеля.

Такой вариант моя голова упустила, за что тут же получила выговор. Ему же не сиделось на месте. Пока я обдумывал эту замысловатую угрозу, он выбрался из-за стола, взял стул у стены, повернул его спинкой ко мне и уселся верхом. Шестиногий кентавр родился с ярко выраженной дистрофией четырех совсем задних конечностей. Инспектор сложил локти на спинке и попытался пристроить сверху голову, но гранитный подбородок не дотянулся до локтей, ибо спинка была слишком низка. После двух попыток его голова ушла снова на место, но все еще продолжала покачиваться. Эти нелепые эволюции, во-первых, напомнили мне какую-то птицу из «Национальной географии», во-вторых, надоумили перейти в наступление:

— Какое вам дело до квартирных краж? Добились от губернатора очередного расширения своих полномочий?

— Плевал я на кражи. Профилактика преступлений это называется. А где ты, там и труп, — он покряхтел, — потом появляется.

Я окинул взглядом кабинет. После ремонта он походил на перелицованный полицейский мундир.

— Смотри-смотри, — покивал он, — здесь найдут последний в твоей жизни труп. Твой.

— Так давайте уточним, где я был, и пойдем искать тело. Что так-то сидеть. Время-то идет.

— Неужели забыл? Ну и память у тебя!

Виттенгер подошел к компьютеру и развернул экран так, чтобы мне стало видно. Об этом я мечтал все то время, что находился в кабинете. Поскольку портрет губернатора под стеклом еще не был водружен на стену позади инспекторского кресла, я не мог разглядеть, что показывает экран.

Экран показывал меня и обшарпанную дверь с номером 98. Такой же номер был на двери в квартиру, где вместо Лии Вельяминовой оказался мужик с зубной щеткой и дама с полотенцем.

Инспектор сменил кадр. На нем я разговаривал с тем мужиком. По одному кадру трудно разобрать, что я в тот момент говорил.

— Это и есть ваш Моцарт? — спросил я.

— Так дело не пойдет, — сказал он.

— Я ошибся дверью. Вы же записали разговор.

— Ты ошибся со временем, а не с дверью. Господин Моцарт уходит на работу в семь утра, но сегодня он перенес дневную смену на ночную, потому что его супруга вернулась из командировки вчера вечером, хотя обещала вернуться сегодня днем.

— Да, — согласился я, — это повод, чтобы поменять смену.

— Они собирались вместе посмотреть новую квартиру.

— Давно пора.

— Значит, ты был у них? — Виттенгер поймал меня на неосторожном слове.

— Инспектор, предлагаю открыть карты. Вы, как гостеприимный хозяин, сделаете это первым. Насколько я понял, Моцарт пожаловался в полицию на то, что в его квартиру кто-то вломился. Он нашел подслушивающую аппаратуру, что с одной стороны делает ему честь, с другой — начисто опровергает наше участие. Мы не дилетанты. Нашу аппаратуру так быстро не находят, — и я снова оглядел кабинет.

Инспектор на это не отреагировал. У него, как и у меня, железная выдержка.

— Продолжай, — сказал он. — У тебя хорошо получается.

— Прокрутите запись. После Моцарта я отправился в квартиру в конце коридора. Пробыл там минут сорок. Что я там делал, вас не касается. Но мне нужна была именно та квартира, а не эта.

— Та, эта… Там вы оборудовали наблюдательный пункт, это очевидно.

Однако запись он не промотал.

— Вот, — сказал я. — Вот вам пример дилетантизма. Вы установили камеру только перед дверью. Куда я пошел, вы не знаете. А то, что мне знакомо имя Моцарт, так пусть это вас не смущает. На Фаоне его знает последний вапролок. Могу и вас просветить…

— Не трещи. Не ты один тут такой умный. Я проверял, как работает ОДЛ. К кому ты ходил?

— Частное расследование, инспектор. Подробности — у Шефа. Поговорите с ним. Если он в настроении, то считайте, что сегодня ваш день…

— Подожди за дверью.

Уйти совсем мне не дали. На выходе из холла стояла пышногрудая полисменша и почесывала под мышкой. Обнаружив свободный стул и уже собираясь на него сесть, я услышал дежурное «Окрашено!». Сел, потому что они здесь так шутят. Спустя десять минут в дверях нарисовался Виттенгер. Он приказал проваливать. Полисменша перестала чесаться и проводила меня до выхода. Часы показывали три с четвертью. Я полетел в Отдел.

Первым делом Шеф прочистил мне мозги за то, что я отправился к Виттенгеру, не посоветовавшись с ним.

— Вы были на совещании, а у меня не было времени.

В ожидании поддержки я посмотрел на Яну. Она кивнула.

— На обед у тебя времени хватило.

— Нет, — заступилась Яна, — он не доел десерт. Остатки в холодильнике, — сказала она мне.

— Что Виттенгер? — спросил я.

— Слушает Моцарта, — ответил Шеф.

— В смысле?

— В прямом.

Я все равно не понял. Но стою, молчу. Наконец, он отдает распоряжение:

— Ты (то есть я) заканчивай с отчетом для Рушенбаума. Ты, Яна, разузнай все о Моцарте. Будет время, помоги Ларсону с голосовым архивом. До утра от ОИБ известий все равно не будет.

— У нас еще есть портрет Человека с Гвоздем, — напомнила Яна.

У Шефа окончательно испортилось настроение. Он вспомнил, что нам мало найти владельца номера. Нам предстоит еще найти ЧГ.

— Прогони по базе, — сказал он без тени энтузиазма.

— Меняю на отчет, — шепнул я ей.

Обмен не состоялся. Вечером, часов в девять, я заглянул к Яне в кабинет. Из-за тесноты зайти туда невозможно. «Заглянуть» — самое подходящее слово.

Яна вглядывалась в портрет ЧГ.

— Кого-то он мне напоминает, — сказала она. — Что-то классическое.

— Давно бы спросила. Фаюмский портрет, известная вещь. Странно, что ты не догадалась.

Она снисходительно усмехнулась, но то было единственным, до чего она снизошла. Тогда я спросил о Моцарте. В ответ Яна посоветовала не проспать утренний доклад. Там она все расскажет. Перед уходом из Отдела я зашел в лабораторию к Ларсону узнать насчет голосов. И ни сколько не удивился, получив совет, слово в слово повторявший Янин.