"Николай Дмитриевич Телешов. Самоходы (Из цикла "Переселенцы")" - читать интересную книгу автора

- Вот это, милый, протерпели мы голодный год... Корму нету... Солому с
крыш поснимали, а все скотинка, это, тощает... И скотинку порезали...
Оборвалось, милый, хозяйство... Ну и пошли вот семейством... А землю,
хозяйство, домик тоже бросили, значит. Недоимки да недоимки...
Трудно, милый, а ничего не поделаешь, потому деньги теперь всякому
очень нужны: без денег теперь шагу ступить не моги... Без денег оно и
начальство служить не захочет, потому время такое настало. Вот хозяйство
наше за недоимки и решилось. Ничего не поделаешь.
Он шумно вздохнул и, видя, что старик сколотил уже гроб, добавил на
прощание:
- Не тужи, милый. Всяк человек там будет... Младенец - душа ангельская.
Не тужи, милый. Прощай.
Солнце было уже высоко, когда опустело поле. По дороге вытянулось с
полсотни телег с холщовыми навесами, набитых всяким добром и пожитками,
ребятами, больными и стариками. Впереди обоза резвились дети, с криком и
хохотом готовясь к пути. Среди общего говора, плача грудных детей и
веселого крика подростков громко ржали лошади, выли собаки, и, наконец,
грузно заскрипели колеса.
Табор двинулся.
Следом за ним потянулась и тройка Устиныча, с теми же частыми
передышками, хриплыми криками старика и задорным усердием Сашутки, не
желавшего отставать от попутчиков. Только один Трисрон молча тащил
повозку, не торопясь догонять удалявшийся караван. Он молча поглядывал на
небо, на выраставшие из-за горизонта черные тучи, нюхал недвижимый, точно
застывший воздух и только изредка спрашивал:
- Далеко ли рогожки?
- Ничего, сынок, ничего! - бодрил его Устиныч. - Развеет. Верное слово
- развеет!.. Не будет грозы, развеет!
Сашутка тоже взглядывал на небо и тоже повторял за дедом тоном
понимающего человека:
- Известно, развеет!
Однако туча всплывала и все шире захватывала небосклон; по ней
вспыхивали молнии и клубились жидкие, точно дым, облака, седые и грязные.
Проворчал гром.
Небесная синева пропадала, встречный ветер пробегал понизу, крутя
столбом придорожную пыль; в воздухе посвежело.
- Развеет! - не унывал Устиныч. - Беспременно развеет!
Вспыхнула снова молния, сперва бледная и широкая, потом сразу метнулась
она огненной линией в самую середину тучи и прорвала ее с треском и
грохотом, и еще раз прорезала - и всю изорвала в мелкие клочья. Эти черные
клочья сейчас же побледнели, растянулись, смешались с пробегавшими
облаками и сплошь окутали небо...
Пошел мелкий беспрерывный дождик...
Идет он уже час и два, и загрязнил он дорогу, наполнил водой колеи, и
некуда спрятаться от него тройке, что скользит и еле ташнтся по пустынному
тракту, где только верстовые столбы да канавы... Хлещет дождик Устиныча по
лицу, просачивается сквозь накинутую на плечи рогожку, в которой старик
сделался похожим на попа в ризе.
- Стойте, ребятушки, запарился! - сказал он, бросая пристяжку.
Несмотря на дождь, он снял картуз и выгер ладонью вспотевшую голову.