"Николай Дмитриевич Телешов. Сухая беда (Из цикла "По Сибири")" - читать интересную книгу автора

- Да ну, живей! - крикнул он ямщику и при этом толкнул его в спину.
Должно быть, и ямщик успел проникнуться общим настроением поспешности;
не обидясь за толчок, он подобрал вожжи и, лихо загикав на коней, погнал
усталую тройку так быстро, что снежная пыль залепила ему бороду, лицо и
одежду.
Дом Емельянихи стоял вдалеке от центра. Это было небольшое строение с
мезонином в три окошка, с серым дощатым забором и зелеными воротами, на
которых была прибита железка с лаконической надписью: Пряники. Ворота
всегда были заперты, и, чтобы проникнуть DO дзор, нужно было долго
звонить; на звонок обыкновенно выходил Максимка, развалистой, неторопливой
походгой, а иногда выбегала Феня. Осадив лошадей перед этими воротами,
ямщик не успел еще соскочить с облучка, гак из повозки, распахнув шубу,
вылез молодой человек лет двадцати восьми и направился прямо к калитке.
Оттуда навстречу ему уже выбежали из дома две женщины, Емельяниха и
Степакида Егоровна, обе в накинутых наскоро шубенках; за ними опрометью
бежал Максимка, а в верхнем окне, чего приезжий уже вовсе не поспел
заметить, прислонясь щекой к стеклу, глядела на него белокурая головка,
что называется, "во все глаза", точно желая его разглядеть раньше, чем
другие.
- С приездом, Афанасий Львович! Добро пожаловать! Милости просим, гость
дорогой! - почти вырывая из рук поклажу, говорила ему старуха, стараясь
кланяться ниже.
Кивнув ей головой, Курганов подошел прямо к Степаниде Егоровне и, сняв
перед нею шапку, протянул руку.
- Здравствуйте, Степанида Егоровна! - проговорил он с улыбкой, слегка
заигрывающим тоном. - Вы на меня и взглянуть не хотите?
Действительно, Степанида потупила перед ним глаза, но, услышав упрек,
быстро окинула его взглядом, улыбнулась и опять опустила голову.
Через минуту они все трое входили уже по лестнице в мезонин, а следом
за ними тащил на спине чемодан Максимка, чуть не плясавший от радости под
своей ношей. Он был чрезвычайно доволен, что дождался, наконец, человека,
который, точно красное солнышко, обогревает всех живущих здесь в доме,
перед которым молчит и ежится даже сама Емельяниха.
Афанасий Львович имел вид молодцеватый; голос у него был громкий,
взгляд упорный и смелый. Приезжая к Емельянихе, он распоряжался у нее, как
у себя дома, и все его здесь слушались и любили, потому что он ни на что
не скупился, был всегда весел, денег не считал и обладал удивительной
способностью подчинять себе всех окружающих.
Он был из числа людей, которым жизнь - грош, но, пока они живы, им
подавай всего, чем жизнь красна. Ничем не стесняясь, всего требуя, за все
щедро платя, Курганов любил жить на широкую ногу и любил, чтобы все кругом
него кипело, двигалось и жило. Бывало, крикнет во весь дух:
"Максимка!", и Максимка являлся перед ним свежий, бодрый, смотрящий во
все глаза в ожидании приказаний. "На почту! - скажет Курганов, подавая
пакет. - Да живо!" Или крикнет внезапно: "Беги, разменяй!.." Давая
Максимке сторублевую бумажку, а иногда две и три, - он подкупал его
доверием, какого тот отродясь не видывал ни от кого даже на двугривенный.
Когда Афанасий Львович, войдя в свою комнату, помещавшуюся наверху,
рядом с комнатой Степаниды, умылся и переоделся, молодая хозяйка
пригласила его к чаю. На столе, кроме самовара, стояла водка, закуска и на