"Владимир Тендряков. Ухабы" - читать интересную книгу автора

пропустил его слова мимо ушей.
- Не могу рисковать. Сорву график работ. Оставлю колхоз без машины.
Нет, друзья, за это по головке не гладят.
Сидевший молча мужчина с рыжими усами поднял голову, взглянул на
Княжева из-под тяжелых надбровий, произнес:
- Мало ли мы, Николай Егорович, срываем график по пустякам? Всегда у
нас так: прогораем на ворохах, выжимаем на крохах. Что уж, выкрутимся. Зато
человек будет к месту доставлен.
Мягкое, без намека на скулы лицо Княжева с коршуньим носом побагровело,
сипловатая фистула стала тоньше:
- Дерьмовый ты, Никита, бригадир. У тебя интересу к МТС нисколько не
больше, чем у Настасьи-уборщицы. Потому и срываем планы, потому и работаем
плохо, что добры без меры, встречному-поперечному угодить рады. Мало мне в
прошлый раз накостыляли за то, что колхозу "Пятилетка" два трактора выделил
на подвозку камней к плотине. Нашлись добрые люди, в райком нажаловались.
Хватил горя. А все оттого, что отказать не мог.
- Слушайте, товарищ директор! - лейтенант боком, выставив плечо,
потеснив в сторону Василия, надвинулся на стол.- Если вы не дадите сейчас
трактор!.. Слышите: если вы не дадите, я вернусь обратно в районный центр, я
пойду к секретарю райкома, пойду к тому же председателю Зундышеву, я не уеду
до тех пор, пока вас не привлекут к ответственности. Отказать в помощи
человеку, лежащему при смерти,- преступление! Слышите: умирающему помощь
нужна!
- Гляди ты, каким сознательным стал. Прежде-то со-овсем другим был,
добрый молодец, вспомни-ка! - Но Княжева, видимо, задели слова лейтенанта,
он говорил, и его небольшие серые глазки на мягком, по-бабьему добром лице
перебрасывались то на Василия, то на сидящего рыжеусого мужчину, надеясь
найти в них хоть каплю сочувствия. Но рыжеусый угрюмо опустил голову, а
Василий глядел с жадной мольбой.
- Иль я не человек, иль во мне души нет? Я же первый слово сказал -
парня до места надо доставить, первый же в носилки запрягся. Попросите для
больного кровь - отдам, попросите для него рубаху - сниму. Но тут не мое,
тут не я распоряжаюсь. Ладно, ребята, не будем зря ругаться. Попробую
согласовать, откажут - не невольте. У меня и без этого грешков достаточно по
работе набралось. Еще раз подставлять голову, чтобы по ней сверху стукнули,
желания нет.
Княжев сел за телефон, принялся вызывать Густой Бор:
- Барышня! Алло!.. Барышня! Соедини, милая, меня с Фомичевым. Это
Княжев из Утряхова по срочному делу рвется... Как с каким Фомичевым? Не
знаешь? Со вторым секретарем райкома. Первый-то в области... Как нет
телефона? А в кабинет ежели брякнуть? Эх, несчастье... На работе нет, ушел
домой, а дома телефон не поставлен,- сообщил Княжев, прикрывая рукой
трубку.- Барышня, а барышня! Алло! Алло!.. Как бы мне, детка, Зундышева...
Василий следил, как крупная белая с плоскими ногтями рука Княжева
медленно и вяло распутывала скрученный телефонный шнур. Василий почувствовал
ненависть к ней. В каждом ее движении - непростительная медлительность. Рука
забыла о времени. Все нервы, каждая жилка натянуты до предела: там лежит
раненый, в любую минуту он может умереть, время идет, надо спешить, спешить,
спешить, чтоб спасти! А рука нерешительно ощупывает пальцами непослушные
изгибы шнура. Невольно хочется ударить по ней.