"Владимир Тендряков. Не ко двору" - читать интересную книгу автора

под его валенками.
За ночь он несколько раз прибегал под эти окна, ходил вдоль стены. Было
морозно, временами начинал сыпаться мелкий, сухой снежок, а Федору в мыслях
представлялось солнечное летнее утро, луг, матовый от росы, цепочкой два
темных следа - один от ног Федора, другой от ног сына... Они идут на рыбалку
с удочками... И росяной луг, и следы на мокрой траве, и берег реки с
клочьями запутавшегося в кустах тумана - все отчетливо представлял Федор. Не
мог представить только самое главное - сына. Белоголовый, длинное удилище на
плече, и все... Мало...
Он промерзал до костей, бежал домой, там, не зажигая огня, не
раздеваясь, сидел, грелся, думал о сыне, о росяном луге, о следах, временами
удивлялся, что хозяин крепко спит, а двери не запирают. Забыли, видать, это
на руку - не будить, не беспокоить...
Ночь не спал, но на работе усталости не чувствовал, через час бегал к
телефону, с тревожным лицом справлялся и отходил разочарованный.
Стеша родила под вечер.
Погода разгулялась. Вокруг полной луны стыли мутноватые круги. Федор
шел, топча на укатанной дороге свою тень. Шел нараспашку, мороза не
чувствовал.
Лицом к лицу он неожиданно столкнулся с человеком в серой мерлушковой
шапке и, как старому другу, раскрыл объятия.
- А ведь правду говорили... Не сын, нет... Дочка!.. Уж я там поругался,
до начальства дошел, уж настоял... Пустили, показали.
Он нагнулся к улыбающемуся доброй улыбкой лицу незнакомца и, как
великое открытие, сообщил:
- Гляжу, а волосики-то рыженькие! Рыженькие волосики-то! И глаза!..
Глаза - не понять, должно быть, мои тоже. Наша порода!.. Соловейковская!

21


Во время приступов Стеша металась по койке и кричала: "Не хочу! Не
хочу!" Врачи и сестры, привычные к воплям, не обращали внимания. Они
по-своему понимали выкрики Стеши: "Больно, не хочу мучиться!" Но Стеша
кричала но только от боли. "Не хочу! Не хочу!" - относилось к ребенку. Зачем
он ей, брошенной мужем?
Но принесли тугой сверточек. Из белоснежной простыни выглядывало
воспаленное личико. Положили на кровать Стеше. При этом врачи, сестры, даже
соседка по койке - все улыбались, все поздравляли, у всех были добрые лица.
На свет появился новый человек, трудно оставаться равнодушным.
Горячий маленький рот припал к соску, до боли странное и приятное
ощущение двинувшегося в груди молока,--Стеша пододвинулась поближе,
осторожно обняла ребенка, и крупные слезы снова потекли по лицу. Это были и
слезы облегчения, и слезы стыда за свои прежние нехорошие мысли: "Не хочу
ребенка"; это были и слезы счастья, слезы жалости к себе, к новому человеку,
теплому, живому комочку, доверчиво припавшему к ее груди... И все
перевернулось с горя на радость.
Во время второго кормления, когда Стеша, затаив дыхание, разглядывала
сморщенную щечку, красное крошечное ухо, редкий пушок на затылке дочери, она
почувствовала, что кто-то стоит рядом и пристально ее разглядывает. Она