"Тициано Терцани. Еще один круг на карусели " - читать интересную книгу автора

той же болезнью? Было ли у всех нас что-то общее?
Однажды я сидел рядом с человеком лет пятидесяти, высоким, невероятно
худым, желтым и совсем лысым. Он поглядывал на меня, и я чувствовал, что ему
хочется заговорить. Наконец на неуверенном английском с сильнейшим русским
акцентом он сказал, указывая на мои часы:
- Они из России. Вы тоже беженец?
- В каком-то смысле, да... А часы - они действительно сделаны в
Советском Союзе в 1991 году, это одна из вещей, выпущенных к двухсот
пятидесятой годовщине обращения бурятов в буддизм. Я купил их за пять
долларов у одного монгола на границе с Китаем, - ответил я, снимая часы с
запястья, чтобы показать надпись, сделанную кириллицей.
Часы были простенькие, не автоматические, из тех, что нужно заводить
каждое утро или перед сном. Внимание привлекает то, что такие часы не
увидишь в рекламном ролике, они не из тех, что стоят миллионы, их не носят
полярники или Джеймс Бонд в последней серии. В центре белого циферблата -
медитирующий Будда в оранжевой тунике. Даже Далай-лама во время нашей
встречи в Дхарамсале не мог отвести от них глаз, и, зная, что его любимое
занятие - чинить часы, я сказал ему: "Ваше Святейшество, они отлично
ходят!", на что он рассмеялся своим чудесным, неподражаемым смехом.
В разговор вмешалась жена моего соседа - пышущая здоровьем, назойливая
и развязная. Изъясняясь на куда более бойком, чем у мужа, английском, она
вклинилась в нашу беседу.
- Вы евреи? - спросил я.
- Я - да, - с гордостью отвечала она. - Он-то у меня русский, но в
Узбекистане сказали, что русским нечего там оставаться, мол, не их это
страна, и благодаря тому, что я еврейка, нам обоим удалось приехать в
Америку беженцами, и ему тоже.
"Он" - у него красивые глаза, хороший взгляд - мягкий, добрый, но было
видно, что он страдает, пока она громогласно, во всеуслышание рассказывает
их историю. В Узбекистане "он" был инженером, работал на золотых приисках,
но в Нью-Йорке ему удалось устроиться только ночным сторожем в магазине.
- Это ничего, ничего, - говорит он.
- Так и должно быть, - вставляет она. - Раз ты беженец, рассчитывать не
на что, надо начинать с низов - таксистом, швейцаром, ночным сторожем.
Он улыбается и повторяет:
- Ничего, ничего. Ночной сторож - это ничего. Проработав восемь
месяцев, он внезапно заболел. Рак легких.
- Это от стресса, - говорит жена.
- Ничего, ничего. Стресс - это ничего, - повторяет он.
Ну конечно же, стресс! Стресс от такой жены, от того, что он, русский,
живет в чужой стране, не понимая языка, не зная обычаев, в стране, где все
его знания ни к чему. "Стресс. Стресс", - повторяет он. У него уже удалили
одно легкое, а сейчас болезнь перекинулась на второе. Они с женой убеждены,
что я тоже беженец, но не спрашивают, откуда и по какой причине. "Здесь, в
Америке, мы все такие, - говорит женщина. - Все беженцы".
Что ж, она права. Среди ожидающих в холле было много новых иммигрантов:
китайцев, вьетнамцев; много было и русских из бывшего Советского Союза.
Может, рак и впрямь связан со стрессом, с переменой места жительства, с
отсутствием покоя. Для этого человека все действительно было так, ему было
одиноко. Америке нечего было предложить ему, и единственные слова, которые