"Тициано Терцани. Еще один круг на карусели " - читать интересную книгу авторатой же болезнью? Было ли у всех нас что-то общее?
Однажды я сидел рядом с человеком лет пятидесяти, высоким, невероятно худым, желтым и совсем лысым. Он поглядывал на меня, и я чувствовал, что ему хочется заговорить. Наконец на неуверенном английском с сильнейшим русским акцентом он сказал, указывая на мои часы: - Они из России. Вы тоже беженец? - В каком-то смысле, да... А часы - они действительно сделаны в Советском Союзе в 1991 году, это одна из вещей, выпущенных к двухсот пятидесятой годовщине обращения бурятов в буддизм. Я купил их за пять долларов у одного монгола на границе с Китаем, - ответил я, снимая часы с запястья, чтобы показать надпись, сделанную кириллицей. Часы были простенькие, не автоматические, из тех, что нужно заводить каждое утро или перед сном. Внимание привлекает то, что такие часы не увидишь в рекламном ролике, они не из тех, что стоят миллионы, их не носят полярники или Джеймс Бонд в последней серии. В центре белого циферблата - медитирующий Будда в оранжевой тунике. Даже Далай-лама во время нашей встречи в Дхарамсале не мог отвести от них глаз, и, зная, что его любимое занятие - чинить часы, я сказал ему: "Ваше Святейшество, они отлично ходят!", на что он рассмеялся своим чудесным, неподражаемым смехом. В разговор вмешалась жена моего соседа - пышущая здоровьем, назойливая и развязная. Изъясняясь на куда более бойком, чем у мужа, английском, она вклинилась в нашу беседу. - Вы евреи? - спросил я. - Я - да, - с гордостью отвечала она. - Он-то у меня русский, но в Узбекистане сказали, что русским нечего там оставаться, мол, не их это Америку беженцами, и ему тоже. "Он" - у него красивые глаза, хороший взгляд - мягкий, добрый, но было видно, что он страдает, пока она громогласно, во всеуслышание рассказывает их историю. В Узбекистане "он" был инженером, работал на золотых приисках, но в Нью-Йорке ему удалось устроиться только ночным сторожем в магазине. - Это ничего, ничего, - говорит он. - Так и должно быть, - вставляет она. - Раз ты беженец, рассчитывать не на что, надо начинать с низов - таксистом, швейцаром, ночным сторожем. Он улыбается и повторяет: - Ничего, ничего. Ночной сторож - это ничего. Проработав восемь месяцев, он внезапно заболел. Рак легких. - Это от стресса, - говорит жена. - Ничего, ничего. Стресс - это ничего, - повторяет он. Ну конечно же, стресс! Стресс от такой жены, от того, что он, русский, живет в чужой стране, не понимая языка, не зная обычаев, в стране, где все его знания ни к чему. "Стресс. Стресс", - повторяет он. У него уже удалили одно легкое, а сейчас болезнь перекинулась на второе. Они с женой убеждены, что я тоже беженец, но не спрашивают, откуда и по какой причине. "Здесь, в Америке, мы все такие, - говорит женщина. - Все беженцы". Что ж, она права. Среди ожидающих в холле было много новых иммигрантов: китайцев, вьетнамцев; много было и русских из бывшего Советского Союза. Может, рак и впрямь связан со стрессом, с переменой места жительства, с отсутствием покоя. Для этого человека все действительно было так, ему было одиноко. Америке нечего было предложить ему, и единственные слова, которые |
|
|