"Нгуен Динь Тхи. Линия фронта прочерчивает небо " - читать интересную книгу автора

И она побежала к видневшейся во дворе кухоньке с очагом.
Смеркалось. Дао расстелила на крыльце циновку, поставила поднос и
чашки, и они уселись ужинать. На кухне полыхал еще огонь в очаге: старуха с
невесткой тоже ужинали.
- Ты отнесла бы старухе тарелку курятины, - сказал Лыонг.
- Да она уже вся... Хватит, спусти-ка Шона на пол. Иди сюда, мой
маленький. Э-э, да у тебя глазки совсем слипаются.
Мирный ужин при керосиновой лампе снова напомнил ему дом, где они жили
с матерью и сестрой. За сколько лет - это его первая семейная трапеза.
Неверный свет фитиля будоражил сердце...
- Ешь, ешь!
Дао снова наполнила его чашку. Шон прижался к ее груди и уснул.
- Ньон хоть иногда выбирается к вам сюда? - улыбнувшись, спросил Лыонг.
- Раньше раз в два-три месяца непременно приезжал повидаться. А как
начались бомбежки - вот уже больше года не был ни разу. У него теперь дел по
горло, да и путь оттуда не близкий.
- Он по-прежнему служит на границе, в Винь-лине{4}?
- Ага. Его должны были в этом году перевести поближе к нашим краям. Но
теперь разве кто уйдет с границы. Он подал заявление, чтобы его оставили в
части.
Лыонг ел с аппетитом. Глядя на сестру, державшую малыша на руках,
чувствовал себя не совсем привычно. Когда он уходил в армию, она была совсем
еще девчонкой, а теперь у нее у самой сын. Он то и дело замечал, как Дао
похожа на мать: выражением лица и глаз, изгибом бровей, походкой, манерой
передергивать плечами... Она напоминала ему мать, какой та была
давным-давно, когда ему самому шел пятый год, - красивой и молодой. Такой и
жила мать в сокровеннейших уголках его памяти. Словно на экране волшебного
фонаря, он увидал вдруг давний, далекий вечер: отец, лежа на циновке, играет
с ним, а он старается усесться верхом у отца на груди; мать сидит рядом,
расчесывает волосы и смеется. Больше он никогда не слышал, чтобы мать
смеялась так беззаботно и весело, как тогда. Образ матери наполнил его
сердце глухой, неясной тревогой. При виде сестры, прижимавшей к груди
ребенка, ему вдруг открылось нечто такое в жизни их матери, чего он прежде
не понимал, и он снова ощутил горечь утраты.
Он поднял глаза: да, сестра очень похорошела. Свет керосиновой лампы
смягчал черты округлого миловидного лица. Щеки ее порозовели, будто тронутые
румянами; губы улыбались, блестящие черные глаза из-под высокого чистого лба
смотрели уверенно и прямо. Вся она словно лучилась счастьем и верой и не
собиралась этого скрывать.
Неожиданно из темноты послышался стук мотора. Он прислушался.
- Вроде автомобиль?
- Да нет, кооперативная рисорушка. Она теперь работает по ночам.
- Хорошее дело!
- Бывало, в эту пору в каждом доме со скрипом запускали свои рушалки.
Вернутся с поля еле живые - и давай крути жернова, не то останешься без
обеда. Сколько из-за этого бывало перепалок и крику! А теперь пожалуйста -
машина за одно хао{5} обрушит пять кило зерна. Получай и рис и отруби. Люди
прямо не нарадуются!
Поужинав, Дао пошла в дом и уложила сына. Потом вместе с братом сидела
на циновке и пила чай. Старуха с невесткой пришли и тоже присели около них.