"Лев Тимофеев. Поминки (Маленькая повесть) " - читать интересную книгу автора

Митник, полулежа на диване и снова прикрыв глаза, совсем перестал
слушать и стал думать о скорой смерти Пробродина, который вот сидит за своим
необъятным столом и по-прежнему громко, оживленно и напористо читает свои
никому не нужные очерки. Если он не хочет лечиться, значит, понял, что
обречен, и не хочет терять время. И уговаривать его бесполезно... Печально,
конечно, расставаться с человеком, с которым полжизни дружен, но что
поделаешь, все там будем. "Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье, долг
свой давний вычитанию заплатит", - вспомнил он и, должно быть, тихо промычал
в ритме стиха, потому что Пробродин на секунду остановился: "Ты что-то
сказал?" Митник покачал головой: "Читай, читай, я слушаю. Все очень
интересно. Не смотри, что у меня глаза закрыты, я все слышу".
Да ничего он не слышал и уже не слушал. Но и спать ему что-то
расхотелось. Он думал о том, что сразу после смерти Пробродина здесь все
рухнет. Прежде всего потеряет смысл музей, нелепо поставленный за двадцать
километров от ближайшей асфальтовой дороги: почти полвека назад Пробродин,
приехав по окончании института работать учителем в родной Северопрыжский
район, сам выбрал Старобукреево и потом, когда стал директором школы, когда
построил музей, когда музей получил известность, упрямо не хотел никуда
уезжать. "Ну где еще такое бездонное небо? Где с высокого берега тебе
откроется такой окоем? - говорил он Митнику и, словно монолог произносил со
сцены, широко обводил рукой воображаемый горизонт. - Выйди на крыльцо и
грудью вдохни необъятный лесной простор. И влево, и вправо, и впереди, и
дальше, дальше, сколько глаз видит, - все необозримые лесные дали. На триста
километров во все стороны лес и лес - сосновый, еловый, лиственный. Лес,
светлые поляны, озера, речные луговины и снова лес. Это Россия... Святой
Никодим-затворник, великий подвижник здешнего монастыря, говаривал, что
лучше Старобукреева может быть только Царствие Божье. А я так и сомневаюсь,
лучше ли? - и он высоко заливисто смеялся. - Впрочем, я и не святой"...
Музей во глубине лесов только и держался личностью Пробродина:
Пробродин коллекционер и строитель, Пробродин рассказчик и лектор,
Пробродин экскурсовод, Пробродин научный эксперт. Люди и ехали-то сюда
"на Пробродина", он сам и был главным музейным экспонатом. А без него какой
смысл сюда забираться? Какой смысл содержать огромное бревенчатое здание,
штат работников? Не ради же тридцати-сорока ребятишек, оставшихся в здешней
девятилетке (изначально музей затевался именно в помощь школе). Музейные
коллекции, собранные
Пробродиным, конечно, хороши, но их ведь можно и в Прыж перевезти, и
даже в областной музей передать. И перевезут, и передадут...
Опустеет и совершенно потеряет смысл огромный пробродинский дом, с
размахом построенный пятнадцать лет назад - и с гаражом, и со всеми
деревенскими службами: баней, погребом, дровяным сараем, крытым двором, - и
в то же время со всеми городскими удобствами и с этим вот необъятным
кабинетом на втором этаже, в мансарде, "на голубятне" с широким видом из
окна все на те же неоглядные лесные дали. В таком кабинете и академику не
стыдно было бы всю жизнь работать. В начале девяностых, увлеченно занимаясь
проектированием собственного дома и строительством (впрочем, он и всегда все
делал увлеченно), Пробродин мечтал, иногда вслух, что когда-нибудь и его сын
Иван, Ванюша, учительствовавший в Москве, поселится здесь с семьей, и ему
останутся и дом, и музей, и все пробродинские коллекции, и сын, блестящий
выпускник МГУ ("красный диплом"), историк, займется научной работой,