"Евгений Максимович Титаренко. На маленьком кусочке Вселенной " - читать интересную книгу автора

листья, пенили воду в мутных от грязи прудах, загоняя под кровлю все живое:
и птицу, и людей, и животных. Дороги Долгой превратились в черное месиво.
- Может, не пойдешь сегодня? - спросил отец, с любопытством наблюдая,
как Димка хладнокровно собирается в школу. Удивился: другой раз - чуть
морозец, его силком в школу гонишь, а тут всемирный потоп - человеку дома не
сидится!
Мать, вздыхая, извлекла откуда-то резиновые отцовы сапоги, две пары
носков, шарф.
Димка не возражал против экипировки. Но к ермолаевской школе подошел
все же насквозь мокрый и чуть не по пояс в грязи.
А безрадостная погода настраивала на уныние.
Наверное, все в классе честно пытались заставить себя глядеть - ну,
если не на учителя, то хотя бы в простенок перед собой, а головы невольно
поворачивались в сторону окон.
За весь день случилось лишь одно развлечение.
В классе, на подоконнике, вдруг появился мокрый, взъерошенный до
последнего перышка воробей. Дождь хлестал в противоположную стену школы, и
потому форточка была открыта. Возможно, кто-то забросил воробья с улицы,
возможно, он влетел и плюхнулся на подоконник сам, - заметили его, когда он,
встряхиваясь и оправляя перья, чирикнул. Это случилось перед уроком Надежды
Филипповны. Когда она вошла, окно было распахнуто настежь, и весь класс,
прыгая по партам, улюлюкал, гоняя воробья. Воробей метался по комнате,
перелетая куда угодно, только не в сторону окна. Суровый окрик от двери:
"Что это такое?!" - немного остудил возбужденные головы, но все тут же
совершенно искренне поклялись, что никто воробья не приносил, что, напротив,
его хотели выгнать, и Надежда Филипповна смирилась.
- Хорошо, прикройте окно и сядьте на места, оставьте воробья в покое.
Окно прикрыли. Нарушитель мирно висел на дверной притолоке, наблюдая
одним хитрым глазом, как Надежда Филипповна проходит и садится за стол. Но
едва она села - вспорхнул, сделал крутой вираж над учительским столом и
капнул точно на раскрытый журнал.
Класс прыснул, проглатывая хохот. Девчонки бросились чистить журнал. А
Костыль Зубарев, перегнувшись через головы впереди сидящих, с невероятной
для него быстротой подсчитал и, шмурыгнув носом, восторженно объявил всем,
что двадцать шестого сентября его теперь не спросят и что его соседи по
фамилии тоже имеют некоторый шанс...
Воробья изгнали на следующей перемене.

Для Валерки дождь не был в тягость. Валерка любил непогоду. Когда
метель, например, или, как сейчас, ливень: сидишь дома, будто отрезанный от
всего мира, будто и нет ничего дальше, за пеленой дождя, - сидишь и
раздумываешь о всяком...
Кроликов он из летних клеток перетащил в сарай, накормил Шерхана и
теперь, сидя на табурете у распахнутой сенной двери, глядел, как бьются и
пляшут на крыльце тугие струи. Смотреть на них - все равно что смотреть в
огонь: есть в разгуле стихий какое-то внутреннее движение, постоянное и
напряженное.
Валерка был неисправимым, законченным мечтателем.
Когда-то, в детстве, мечтал о белых парусниках, о золотом Эльдорадо в
джунглях Амазонки... А с годами все чаще думалось о более простом,