ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Вики получила прощение. Происшествие обсуждали все жители Комнатии. Венцель Железный пыжился на своих трех ногах, требуя во что бы то ни стало назначить какое-нибудь наказание. Карчи Кувшин пытался здравыми доводами убедить упрямый торшер в том, что Вики задела Рози случайно, сама того не желая. Карчи ораторствовал, будучи слегка под хмельком, но с ним согласились, несмотря на это. Итак, в Комнатии воцарился мир. На радостях Ханна показала всем подарок, который получила от Дюлы. Ведь за это время она успела открыть маленькую восковую посылочку и вынула из нее тоненькое, как волосинка, золотое колечко.

А Шарика сидела в своем кресле и грустила.

— Доченька, что с тобой, моя маленькая? — спросил папа, но по лицу его было видно: он прекрасно знает, почему Шарика такая грустная.

Габи…

Когда они вернулись домой с воскресной прогулки, Габи была уже дома. Когда вошла мама, Габи присела на корточки возле комода. Сделала она это напрасно. Мама просто не замечала Габи, словно та была пустым местом. Габи выскользнула из комнаты, потом снова в нее вернулась. И тут ее обидел Перс. Он нарочно подвернул свой угол, чтобы она споткнулась о него. Все произошло именно так, как Перс и замыслил: Габи стукнулась носом об пол. Шарика увидела, что Габи сильно ударилась, но ни капельки этому не обрадовалась.

Свою собственную сестру все-таки жалко…

Днем пришла тетя Вильма. Габи дома не было, после обеда она спросила папу, не отпустит ли он ее погулять. Папа задумчиво посмотрел на Габи — казалось, ответить ему было очень трудно — и медленно произнес:

— Ступай…

Тетя Вильма на этот раз не принесла ничего необычного. Она вообще ничего не принесла.

Трое взрослых удалились в другую комнату, закрыли за собой дверь, оставив Шарику с иллюстрированной книжкой и маленьким транзисторным приемником. Шарика полистала немного книжку с картинками, потом бросила ее на пол.

И рассчитала правильно: мама в мгновение ока оказалась возле нее, подняла книгу и ушла обратно, но дверь за собой не закрыла.

Шарика не все услышала, однако поняла из разговора, что они обсуждают утренние события: как Габи отреклась от нее, крикнув детям, что Шарика ей не сестра.

А вообще-то Габи не так уж плохо с ней обращается. Вот и прошлый раз она попросила у Шарики деньги, которые та сэкономила и хранила под креслом, в коробочке от лекарств. Габи пересчитала деньги и сказала:

— Хватит как раз на плитку шоколада с орехами. Я сбегаю, куплю, и мы поделим пополам… Ладно?

— Ладно.

И Габи разделила шоколад точно пополам. Шарике даже на орех больше досталось.

Тетя Вильма считала, что Габи не такой скверный ребенок, как утверждает мама.

— Ты не умеешь с ней обращаться, Дёрдике, — сказала тетя Вильма. — Ты нетерпелива. Вы оба с ней нетерпеливы. Вы обращаете внимание только на Шарику. Я понимаю, о Шарике сейчас надо больше заботиться, но ведь у вас не один ребенок, а двое…

Тетя Вильма немного помолчала и добавила:

— Да и я все только Шарикой занималась. Сорок лет проработала учительницей, а ума — как у старой гусыни! Совсем соображать перестала. Я будто ослепла!

До Шарики отчетливо доносилось каждое слово тети Вильмы. Тетя Вильма была слегка глуховата на одно ухо и, как все тугоухие люди, говорила громко. Следующую ее фразу Шарика тоже ясно расслышала:

— Отдайте Габи мне! На несколько недель. Или на все лето. Пока она была маленькой, она прекрасно себя чувствовала у меня. И она успокоится, и вы успокоитесь, и все наладится. Да и я, по крайней мере, не одна буду…

Мама что-то пролепетала, Шарика не разобрала ни звука, папа тоже что-то пробормотал, вероятно, дескать, стоит попробовать, и на этом семейный совет, на какое-то время решавший судьбу Габи, закончился.

Прошло несколько дней.

Габи переселилась к тете Вильме. И тетушка Марго теперь суетилась и хлопотала вокруг Шарики, пока родители не возвращались домой с работы. Тогда они шли гулять. С тех пор как купили коляску, каждый день то мама, то папа вывозили Шарику на улицу, а иногда они шли втроем. Когда они гуляли втроем, папа беседовал с мамой, а когда Шарика оставалась вдвоем с мамой, та чаще всего грустила и была чем-то озабочена. И если кто-нибудь заговаривал с ней, мама всегда раздражалась. Однажды маленький мальчик, вероятно ровесник Шарики, подошел к маме, поднял на нее большие черные глаза и сказал:

— Пожалуйста, позвольте мне немного покатать девочку.

Мама сердито прогнала мальчика. Правда, руки у него были очень грязные, а Шарика знала, что мама ненавидит грязь самой лютой ненавистью, но все-таки не следовало его прогонять. Она могла не позволить ему дотронуться грязными руками до коляски, но он хотя бы постоял немного с Шарикой, и она поговорила бы с ним: Шарике очень хотелось узнать, где мальчик сумел так выпачкать себе руки.

Больше всего она любила гулять вдвоем с папой. Папа катил коляску к берегу Дуная, вниз, к набережной, и по дороге много рассказывал о больших пароходах и чайках. Он подкатывал коляску к рыболовам, и они вместе наблюдали, как удят рыбу. Рассказывал папа и о мостах: Шарика не понимала, почему они не обрушиваются, когда по ним проходит трамвай. Иногда их прогулки так затягивались, что мама, открыв дверь, мрачно говорила:

— Я уж думала, вы никогда не вернетесь.

Последние дни мама особенно сильно нервничала. Шарика слышала, как она со вздохом спросила у папы: "Что-то там с моей скверной дочкой?" Но тут папа впервые оказался более неумолимым, чем мама. Он сказал маме, что надо потерпеть, Габи еще какое-то время не должна жить дома. Шарика тоже жалела Габи. Если бы ее отослали из дома, она с утра до вечера плакала бы. Где бы она ни жила. И у тети Вильмы не выдержала бы, даже если бы тетя Вильма постоянно ей что-то дарила.

В тот день, когда Габи сбежала от тети Вильмы домой, Шарика подумала, что она пришла потому, что тоже соскучилась по ним, не вытерпела.

Габи появилась перед сестренкой неожиданно. В первый момент Шарика и не узнала ее. На Габи были надеты не обычные джинсы с разорванным пуловером, а синее в горошек платье. Волосы ее были тщательно причесаны, по бокам приглажены, на ногах красные босоножки с красивыми кожаными бантиками, которые снова заняли свое законное место.

— Габика! — радостно вскрикнула Шарика, узнав сестру. — Габика, милая! — кричала она, протянув к ней руки.

— Привет! — кивнула ей Габи. — Стариков нет дома?

— Нет. Только тетушка Марго. Ты ее видела?

— К счастью, нет.

Шарика не понимала, как же Габи могла войти в квартиру. Звяканья ключей она не слышала, а тетушка Марго в это время готовит на кухне. Если Габи не открыла дверь своим ключом и если не позвонила, то каким же образом она сюда попала? Но Шарика не долго ломала над этим голову. Она давно привыкла к тому, что на этом свете много непонятного. И, решив, что Габи соскучилась по родителям, предложила ей посидеть дома. К вечеру, как обычно, мама и папа придут домой.

— А пока поиграй со мной, Габика! — попросила она.

Габи даже не ответила ей и бросилась в холл. Распахнула дверцу шкафа, торопливо рванула оттуда джинсы. Мгновенно натянула их на себя, запихнув отутюженное платье в горошек в джинсы, взлохматила волосы и двинулась к двери.

— Привет, меня ждет банда, — бросила она Шарике. — Не говори никому, что я заходила домой.

— Разве ты не подождешь маму с папой?

— Нет!

— Ты даже с тетушкой Марго не хочешь поговорить?

— Дура, — ответила Габи и испарилась.

Шари никогда не была ябедой, но теперь она чуть было не рассказала, что Габи приходила домой. Вскоре после того, как Габи натянула джинсы и умчалась, зазвонил телефон. Тетушка Марго как раз вкатывала коляску с Шарикой обратно в комнату из кухни, где они вместе обедали. Тетушка Марго подняла трубку, и Шарика услышала, как она испуганно спросила:

— Габика исчезла?

Потом тетушка Марго усердно закивала головой, из чего Шарика поняла, что Габи вообще-то не исчезла, но что-то тете Вильме показалось очень странным.

Вечером, когда родители пришли домой, Шарика узнала, чему так удивлялась тетя Вильма. Оказалось, она даже папе звонила на работу. Тетя Вильма сказала папе, что Габи добрая, хорошая девочка, она сама предложила пойти на почту и заплатить по счету за телефон, чтобы помочь уставшей тете Вильме; правда, она вернулась домой несколько позже, чем предполагала тетя Вильма, но дело не в этом. Когда она вернулась, платье ее было измято, волосы всклокочены, а лицо грязное и заплаканное. И с тех пор она все плачет, плачет и не говорит, что случилось. Тетя Вильма предложила отвести ее домой, но Габи только пожала плечами, а плакать не перестала.

Вот тогда мама и спросила Шарику, не заходила ли Габи домой.

Как неприятно было говорить, что она не знает!

И снова папа оказался тверже духом. Мама хотела немедленно отправиться за Габи, но папа остановил ее:

— Не беда, Дёрди, если и поплачет немного. Она по нас скучает. Будет больше ценить семью, когда вернется домой.

— Да, но почему она плачет? — тревожно спрашивала мама.

В самом деле, почему Габи плакала?

Когда она в спешке выдернула джинсы, заправила в них отутюженное платье в горошек и умчалась, так и не повидавшись с тетушкой Марго, она побежала прямо к лестнице. Уже две недели Габи не встречалась ни с кем из банды "Шесть с половиной".

Когда же они виделись в последний раз? Ага, когда ей пришлось толкать коляску этого гадкого лягушонка.

Габи не терпелось сообщить Шумаку-младшему: у тети Вильмы классный двор!

Вообще-то Габи уже повидала кое-что на веку: плавала на прогулочном пароходике, в прошлом году на Балатоне каталась с родителями на яхте, — так вот, Габи никогда не видала двора лучше, чем у тети Вильмы. На улице Шеллэ нет дворов. Между современными домами улицы Шеллэ разбиты маленькие четырехугольные садики с цветами — гладиолусами и георгинами, — но разве можно представить себе что-либо скучнее гладиолусов и георгинов?

Настоящие дворы теперь только в Пеште. И самый лучший среди настоящих — двор тети Вильмы.

Шумак-младший пришел бы в восторг от одной стойки для выбивания ковров. А ведь не стойка здесь самое главное. Гораздо интереснее фабрика, где делают пальто. Во двор выходит большой цех, где шьют пальто. Не какие-нибудь там два-три, но сотни, а то и тысячи! Кроме того, во двор въезжают грузовики и начинают погрузку; один шофер дал Габике леденец, другой разрешил посидеть в кабинке грузовика, пока грузят пальто, и подержать руль. А иногда пальто вывешивают на длинном шесте и, если спрячешься между ними, тетя Вильма может кричать до хрипоты, искать Габи, но так ее и не обнаружит.

Про этот потрясный двор и хотела рассказать Габи своей банде.

Все ребята сидели на верху лестницы, словно именно Габи и дожидались.

— Привет! Есть потрясный двор! — закричала им Габи.

И тогда Шумак-младший встал и, словно у него не было дела важнее, чем сдирание плюща со стены, старательно принялся отдирать один усик.

— Шумак-младший, — остановилась перед ним Габи, — я живу в Пеште. В классном дворе!

Шумак-младший повернулся, несколько мгновений пристально смотрел Габи в глаза, потом крикнул:

— Банда, за мной!

И помчался вниз по лестнице. Все бросились за ним; Птенчик быстро запихнул в карман бумажную салфетку, Баран дико завопил, Монокль залаял, та кисточка, что еще оставалась на гольфах Рамоны, закачалась и запрыгала; Браксаторис едва поспевала за всеми. Габи стояла, окаменев от изумления.

— Двор!.. — еще раз крикнула она Шумаку-младшему. Постояла одно мгновение и тоже сбежала с лестницы.

Внизу лестницы стоял Шумак-младший. Остальные обступили его полукругом. Габи остановилась перед ними и тут же почувствовала, что сейчас произойдет что-то очень плохое.

— Ты с нами не пойдешь, — услыхала она голос Шумака-младшего, но это было так невероятно, что она сделала еще полшага к ним. — Мы исключили тебя из банды "Шесть с половиной", — продолжал Шумак-младший официальным тоном, а потом просто добавил: — Ты дрянная девчонка.

— Злая, — добавила и Рамона.

— Злая, — эхом откликнулась Браксаторис.

Шумак-младший рванулся и бросился бежать по улице Шеллэ. Все остальные помчались за ним, и только Габи осталась внизу лестницы.

— Дураки! — кричала она им вслед. — Дураки! — Голос ее дрогнул, и она с ужасом почувствовала, как лицо ее заливают слезы. Габи хотелось выть, топать ногами. Она так сильно ткнулась лбом в увитую плющом каменную стену, что ей стало больно, и она громко зарыдала.

Потом вытерла руками слезы и нос и отправилась домой, к тете Вильме. Но слезы все текли и текли. И когда она села в трамвай, и когда на второй остановке какая-то женщина, державшая на коленях пустую плетеную корзинку, спросила ее:

— Почему ты плачешь, девочка?

— Просто так, — сквозь слезы ответила Габи и, как это делают клоуны в цирке, вытерла нос о плечо своего платья в горошек.

— Не надо плакать! — мудро посоветовала женщина, но Габи все продолжала всхлипывать.

По двору тети Вильмы она промчалась вихрем, чтобы ее вдруг не окликнул шофер грузовика, который прошлый раз угостил ее леденцом. На лестнице она вытянула платье из джинсов, вытащила из кармана квитанцию об уплате за телефон и позвонила к тете Вильме.

— Что случилось? — ужаснулась тетя Вильма, увидев ее.

— Я уплатила, — ответила Габи, сунула квитанцию в руку тети, помчалась в ванную комнату, забралась там на ящик для грязного белья, поджала под себя ноги и заплакала в голос. Она не просто плакала, а рыдала.

Тетя Вильма, окаменев, стояла в дверях ванной.

— Габика, — растерянно спрашивала она, — что случилось?

— Ничего.

— Но из-за чего ты плачешь?

— Не из-за чего.

— Ты скучаешь по маме и папе?

— Нет.

— Хочешь вернуться домой?

— Нет.

Ее ответ заметно успокоил тетю Вильму, она кивнула и сказала:

— Я тебе приготовила сюрприз.

Сюрприз на сей раз состоял из двух шоколадок, которые Габи мгновенно с хрустом разгрызла. Слезы еще текли у нее из глаз, она громко всхлипывала, но уже не рыдала.

Тетя Вильма вновь появилась в дверях ванной, она внимательно поглядела на Габи и заговорила медленно, как бы в раздумье.

— Послушай, Габи, — сказала тетя Вильма, — я не заметила, что на тебе были брюки, когда ты уходила из дому.

Услышав про брюки, Габи вновь вспомнила Шумака-младшего и банду "Шесть с половиной" и опять разразилась громкими рыданьями.

— Я не возражаю против того, что ты надела брюки, — успокаивала ее тетя Вильма. — Если тебе так нравится, пожалуйста, носи брюки под юбкой. Несколько странно, но, вероятно, это модно. Не плачь, Габика. Когда я получу пенсию, куплю тебе новые брюки. Уж очень эти потрепанные.

Габи обхватила колени, уткнулась в них лбом и продолжала плакать. Не так громко, как раньше, без всхлипывания, но так безутешно, как человек, которого постигло большое непоправимое горе.

Тетя Вильма потопталась возле нее немного, взмахнула руками, словно собралась лететь, затем, видя, что помочь тут бессильна, пошла к соседям звонить по телефону.

Габи проплакала весь день, плакала вечером в постели и уснула вся в слезах.

На другой день тетя Вильма нажарила блинчиков с творогом, потом они пошли в зоопарк, где Габи могла глядеть на белок столько, сколько ей хотелось. Тетя села на скамейку, вынула газету и не торопила Габи, не звала ее смотреть львов. О Шумаке-младшем Габи вспомнила всего один раз, да и то сразу же забыла.

До чего здорово было в зоопарке! Целые полдня она наблюдала за белками.

В зоопарке Габи была с мамой. Шарике тогда уже купили коляску, и однажды в субботу после обеда они туда отправились.

Шари смирно глядела на зверей в клетках и, когда мама спрашивала у нее, можно ли двигаться дальше, кивала головой. Мама повела их к бегемотам, слонам, жирафам и львам. Кого может интересовать лев? Здоровенный зверь, от которого скверно пахнет! Габи интересовали только белки. Мама поторапливала их: надо еще успеть взглянуть на слона. Он такой огромный! Подумаешь! Ну и что из того?

В тот раз маме и с Шарикой не повезло. Когда они прикрепили коляску на крышу такси и сели в машину, мама спросила у нее:

— Тебе интересно было, Шарика?

— Да.

— А какое животное тебе больше всего понравилось?

— Гусь.

— Гусь? — Мама была явно разочарована. — Шарика, где же мы видели гуся?

— Он плавал в пруду.

Мама рассмеялась и сказала, что это не гусь, а лебедь. Но и на этом она не успокоилась — все пыталась доказать Шарике, что жираф или лев лучше. Но Шарика стояла на своем, утверждая, что гусь самый красивый.

Габи простояла у клетки с белками так долго, что у нее затекли ноги. Наконец она сказала тете Вильме, что можно идти домой. Тетя тотчас сложила газету и встала.

"В самом деле, было бы жалко, если бы я прикончила тетю Вильму", — подумала Габи и сунула свою маленькую крепкую ладошку в руку тети.