Глава 15. КТО ЗВОНИТ В ДВЕРЬ?

Ариадна проснулась. За окном было уже светло, потому что время повернуло к весне. Но зима ещё не отступала, за ночь снег выбелил крыши и балконы. Бабушка говорит: «Солнце — на лето, а зима — на мороз».

Из кухни пахло оладьями. Ариадна, в ночной пижамке, нечёсаная, отправилась на кухню. И остановилась в изумлении.

На сковороде шкворчали оладьи. Но бабушка! Держа в руке нож, отвернувшись от плиты и глядя в окно, бабушка…

Ариадна глазам своим не поверила. Вскидывая ноги в клетчатых тапочках, бабушка бежала на месте. Пучок на её затылке прыгал.

— Бабушка! Ты что?! — крикнула Ариадна.

Бабушка оглянулась, вмиг перевернула ножом оладьи, чтоб не пригорели, сказала непонятное: «Третий круг!» — и опять побежала, вытягивая шею, высматривала кого-то во дворе.

— Бабушка! Ты… куда бежишь? — спросила Ариадна.

— Всё! — решительно сказала бабушка. — По переулкам пусть бегут без меня. — И сняла сковородку с огня. — Куда я могу убежать от кастрюль и сковородок? Иди умывайся и причешись.

Но Ариадна смотрела в окно. Там вокруг двора гуськом бежали люди, кто в тренировочном костюме, кто в куртке или пальто. Впереди — председатель. На бегу почти не заметно было его хромоты. В открытую форточку долетал его голос:

— Шире шаг! Не горбиться! Раз-два, бежим!.. — Команды вылетали из его рта вместе с облаками пара.

За ним бежал папа Родиона, он держал голову высоко, и Ариадна подумала: «Наверно, чтоб очки не соскочили». За папой Родиона неловко, но очень старательно бежала толстая аптекарша («Трюх-трюх!» — подумала Ариадна) и потом — разные жильцы.

— Каждое утро, перед работой бегаем, — сказала бабушка. — Для зарядки. Ты вытерла руки? А то цыпки будут.

Ариадна повесила полотенце в ванной и вернулась.

— Бабушка! — сказала она с сомнением. — Но ты ведь бабушка. Разве бабушки бегают?

— И бабушки и дедушки бегают, как миленькие, — ответила бабушка. — Председатель объявление повесил: «Движение — залог здоровья! На утреннюю пробежку все!» Гляди, какой хвост. Сейчас убегут по переулкам…

— А ты?

— Что я? Не могу я по переулкам… Вас без завтрака оставлю. Бегу на месте.

— Я подрасту, буду завтрак готовить, а ты бегай, — пообещала Ариадна, уплетая оладьи. — Ладно?

Днём, возвращаясь из школы, Родион притащил тяжёлый ранец. Из-за «Жигулей» выскочила Ариадна, за ней — двое маленьких мальчишек. Она командовала:

— Шире шаг! Раз-два, бежим! Движение — залог здоровья!

Налетев на Родиона, забуксовала.

— Мы уже два круга пробежали! А чего у тебя ранец такой пузатый?

— Гляди, чего нашёл! — Родион вытащил из ранца два детских ксилофона. Они были похожи на отрезки железнодорожного пути. Одна шпала — клавиша оторвалась и висела. — Из детского сада выбросили, старые. Починю — Филя и Тиля будут стучать ложками.

— И я хоту ложкой, — сказала Ариадна.

Родион понёс свои богатства домой. А когда вернулся, сообщил:

— А у нас сегодня все октябрятские звёздочки решили — после школы помогать старым и больным людям и ветеранам.

— А чего делать? — спросила Ариадна.

— Приносить хлеб из булочной, газеты доставать из ящика.

— Мы можем! — обрадовалась Ариадна. — Мы ж своим маме и бабушке покупаем хлеб.

— А учительница сказала: «Уж если возьмётесь, так смотрите, чтоб люди понапрасну не ждали». Понятно?

— Понятно, — согласилась Ариадна. — Давай прямо сейчас начнём?

— Давай.

На четвёртом этаже Родион поднял Ариадну, она позвонила. Послышалось шарканье шлёпанцев, старческий женский голос:

— Кто там названивает?

— Это мы!

Из-за неснятой цепочки на них поглядел сердитый глаз.

— Опять, бесстыжие, в звонки трезвоните? Напишу заявление в домовый комитет, будете знать, как людей зря беспокоить!

— Мы не зря, не зря! — Ариадна и Родион крепко вцепились в ручку двери. — Мы вам помогать пришли!

— Интересно, что за помощники такие будут? — звякнула цепочка, и старая худенькая женщина, укутанная шалью вокруг поясницы, стала на пороге. — Так какие помощники?

— Мы будем вам каждый день хлеб носить, — объяснил Родион.

Ариадна помалкивала. Потому что эта старушка на днях стащила её с перил, куда она пыталась забраться.

Родион сказал:

— Вы нам дайте сумку и деньги и скажите, что купить.

— Ладно. Попробуем. — Старушка вынесла сумку, дала Ариадне, а монеты — Родиону. — Зовут меня Анна Максимовна. Купите один ситничек и четвертушку ржаного. Сколько дадут сдачи?

— Восемь копеек, — тотчас ответил Родион, взглянув на монетки.

— Ну ступайте, коли так! — Она собралась закрыть дверь. Но Ариадна крепко вцепилась в ручку:

— Это вы… вы ждёте письмо от внучки? Заказное, с марками?..

— Не жду. — Анна Максимовна удивлённо посмотрела на Ариадну. — У меня нет внучки.

— Совсем нет?

— Совсем, — ответила Анна Максимовна.

Ариадне стало жаль старушку, у которой нет внучки. И Родион подумал: «Наверно, плохо человеку жить на свете одному-одинёшеньку».

Потом они позвонили ещё в две квартиры, и две бабушки с малышами на руках попросили купить им по два рогалика…

Дней пять они уже приносили старым людям хлеб, как вдруг однажды повстречали в воротах Балабола.

— Чего это вы тащите? — спросил он.

— Хлеб старым людям, — объяснил Родион.

— Ха-ха! — загоготал Балабол. — И кто вам поручил? Снеговик с морковкой?

— Мы сами! — сердито крикнула Ариадна. — А председатель нас похвалил.

Василий Игнатьевич был во дворе, услышал, что говорят о нём, и подошёл:

— Что у вас тут приключилось?

— А ничего! — Балабол наладился удрать.

— Он, наверное, тоже хочет за хлебом ходить, — сказал Родион.

— Вон как? — Василий Игнатьевич посмотрел на Балабола. — Чтоб каждый день и без отговорок? Очень сильно вдруг захотел?

Балабол заёрзал. И как это председатель угадал, что ему, Витьке, вовсе неохота носить хлеб, а просто пришла охота позадираться.

— Да ладно, — милостиво разрешил он. — Взялись, так пусть уж носят. Я уж если за что берусь, так железно…

И осекся. А вдруг председатель уже знает, что вчера продавец, Тамара Васильевна, попросила его, Витьку, сложить к стене пустые коробки, он ответил: «Бу… сде…», что на дурацком языке значит «будет сделано», а сам удрал.

И ещё, как назло, вспомнилось, что вчера председатель шёл с их учительницей по школьному коридору. Вообще-то он часто бывал в школе, узнавал у директора, какая помощь нужна от родителей. А может, учительница пожаловалась, что ребята потребовали от Балабола исправить двойку, а он не торопится? А может, рассказала, как он дежурил с Ивановым: только начали убирать класс, Балабол пошёл в буфет за пирожками и не вернулся…

— Идите, ребята, не морозьте хлеб, — сказал председатель и повернулся к Балаболу. — Ты мне скажи, разве интересно жить на свете Балаболом? Тебя ещё как-нибудь зовут?

— Зовут, — мрачно ответил Балабол. — Витька я, Воробьёв.

— У меня есть к тебе предложение, Витя, — сказал председатель, и не стало больше смешинок в его взгляде. — Давай, не откладывая, вот с этой минуты, держать слово. Так, чтобы оно стало делом. И тогда, обещаю тебе, люди будут тебе доверять…

— Мне-е? Ха-ха! — заёрничал Балабол, стараясь увести глаза, чтобы не увидел председатель, как встревожил, словно крапивой обжёг его, Витьку, этот непрошеный, нежданный разговор. Ему люди будут доверять? Да его до сих пор только ругали — и тётка, и учителя, и ребята. А он всё больше озлоблялся: «Раз вы так, значит, и я буду так и ещё хуже» — и ни разу не задумался, что сам-то ничем не заслужил доверия. Всё стало ему как с гуся вода. И думал он про всех: «Только притворяетесь хорошенькими…»

Но сейчас ему сделалось неспокойно от слов председателя, от его серьёзного и доброго взгляда. И чтобы сбросить с себя это неспокойствие, Витька перешел в атаку:

— А малышня, что ли, все обещания выполняет? Что, этот Родион — такой особенный, правильный?..

— Не особенный, — спокойно сказал председатель. — Просто хороший человек. Обещания выполняет, да и Ариадна учится у него. — Василий Игнатьевич поправил на Витькиной ушанке меховое ухо, торчавшее вверх, спросил: — А ты почему, между прочим, во дворе оказался, когда уроки у третьеклассников ещё не кончены?

— Да у нас… это… приехали зубные врачи. Всем зубы проверяют…

— Отлично, что проверяют, — ответил председатель.

— Так ведь лечат! — выпалил Балабол сердито.

— Так и спасибо им, — сказал председатель.

— Да-а, спаси-ибо-о!.. — заканючил вдруг Балабол. — Я думал, у них с собой бормашины нет. Как бы не так! Они у них складные, в маленьких чемоданах. Этим бормашинам ка-ак шеи вытянули да иголки вставили, так оказалось — самые настоящие!

Председатель наконец всё понял:

— И ты удрал?

— Ага, — сознался Балабол. — Я бормашины боюсь больше всего… — Он ждал, что председатель сейчас над ним посмеётся.

А председатель сказал:

— Я её тоже боюсь.

Балабол поднял на него глаза, полные недоверия и любопытства.

— Вы?! Боитесь?! Небось просто так говорите…

— Я тебе правду говорю: боюсь. Но не бегаю от неё. Надо — значит, надо. Я её даже на фронте боялся.

— На фронте? Бормашину? Там не бормашины, а пушки и танки!

— А вот так, — сказал председатель. — Бои, понимаешь, идут. Атаки. Наши и вражеские. А у меня зуб проклятый разболелся. Ну, мочи нет никакой. И, как стемнело, послали меня в машине раненых сопровождать в медсанбат. Сказали: «Тебе там и зуб вытащат…»

Разгрузили раненых, пришёл я к зубной докторше. Она молодая, красивая, а я на одну щёку опух, чуть не вою от боли. Прошу: «Товарищ военврач! Выдерните его к чёртовой бабушке!» — «Откройте рот!» — приказывает. Посмотрела: «Не буду, говорит, выдирать. Вылечу». И взялась за бормашину. Я вспотел от страха. А она смеётся: «Неужели, говорит, бормашина страшнее, чем фашистский танк? Признавайтесь, сколько гранатами подбили?» — «Что ж, подбивал, было дело…»

А у неё у самой на груди медаль «За отвагу», сама боевой человек. «Открой, говорит, рот, сиди смирно и тверди себе: «Эка невидаль — боль. Перетерплю — и всё!» И перетерпел…

— Да-а, — сказал Балабол. — К такому доктору я тоже пошёл бы.

— Убило её, — сказал председатель. — А я вот жив остался. И сколько раз был ранен, под ножом хирурга лежал, а всё её слова вспоминал: «Эка невидаль — боль. Перетерплю — и всё!»

Балабол помолчал, потупившись, повернулся и зашагал прочь. К воротам. На улицу. В школу.

— Так, — сказал довольно председатель, глядя ему вслед.