"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

ребячество.
- Не надо, сынок, не надо. - Мать плакала и отнимала свои руки.
- Зачем ты так, мама? - Евгений встал и обнял ее. - Успокойся... Или
ты не рада моему приезду?
- Рада, сыночек. Без памяти рада. Только бы... Внучка как родилась, я
ног под собой не чуяла. Ну, думаю, привезут, и буду я с ней в мире да з
согласии "янн свои доживать. Платьица, шапочки шила... И каждый год
перешивать приходилось. Так и не дождалась. Знать, не потребовалась
бабушка.
- Совсем ты у меня седая стала. - Сын привлек мать к себе. - Как
живешь, мама? Не болеешь?
Мать вытерла слезы, помолчала.
- Слава богу... Глазоньки вот мои что-то хиреть стали. Без очков уж
ничего не вижу. Письма, какие случаются, Надюшку прошу прочитать.
- Это чья же?
- Семена Посаднева младшая. А пишу сама. Хотела было ее просить, а
потом раздумала. Забеспокоитесь там, увидя чужой почерк. Что ж, скажете,
самой и написать нет мочи? А у вас там, в городе, и так беспокойства
хватает.
- Хватает, - медленно повторил сын.
Он прошелся взад-вперед по комнате, пощупал печь и остановился у
стены, увешанной фотографиями. В каждой рамке на доброй половине фотографий
был он. Вот он в новеньком каргузе, в кителе с блестящими пуговицами -
первоклассник. А вот - выпускник. Большая цветная фотография Людочки. Ей
годик... Он с Наташкой. В парке - с друзьями-студентами. У моря. В загсе.
Наташка в белой фате, он а строгом черном костюме. Опять он - с гитарой. И
вновь он, Наташа, Людочка - всей семьей. Вверху большой отдельный портрет.
Там двое мужчин. Один сидит на стуле, тяжело опустив на колени крупные
жилистые руки, другой совсем юноша, тонкий, задиристый, стоит рядом,
обхватив сидящего за плечи. На рамке расшитое полотенце и большой черный
бант. Портрет был сделан с маленькой довоенной фотографии в районном центре
по его, Женькиной, просьбе после того, как Кащей обозвал его "нагулянным" и
"председательским сынком". Много горьких воспоминаний связано с этим
портретом. С матерью он редко говорит о нем. После того, как...
Клички "Нагулянный" и "Председательский сынок", как деготь, прилипли к
Женьке. Словно затравленный, метался он от обидчиков к матери и не мог
понять всем своим оскорбленкым и униженным существом, где правда, а где
ложь. То, что говорил Кащей, было страшным и вызывало ненависть к Ивану
Ильичу. Женька не хотел этого. Не хотел потому, что мать каждый раз, когда
он в слезах прибегал к ней и требовал объяснений, тоже плакала и убежденно
повторяла: "Не верь! Врут люди. Вот твой отец! Вот он! Вот!" Снимала со
стены портрет, прижимала его вместе с Женькой к груди и уже сквозь рыдания
продолжала убеждать: "Матвей твой отец! Матвей! Верь мне, сынок. Ни при чем
тут председатель. Никто он тебе, никто!"
Евгений прошел к окну и сел. За окном утренней зарей подсвечивалась
ночь, по селу наперебой горланили петухи.
- Жень, может, выпить хочешь? - спросила мать. - У бабки Устиньи
самогонка есть. Я сбегаю.
- Не надо, мама. Не хочется. Молока налей мне, и я спать лягу.
Он достал сигареты и закурил. На подоконнике стояла пепельница, рядом