"Екатерина Ткачева. Я не помню (Повесть) " - читать интересную книгу автора

упасть вместе с ним. Он ни в кого не верил, кроме себя. Я-то хороша: выпала
безропотно, шмякнулась о землю, как куль с дерьмом.
"Пи... котенку!" - последнее, что пискнуло в моей голове.
Очнулась я в траве. Лежу, как падаль, и чуть-чуть не разлагаюсь:
солнце-то шпарит будто в последний раз. Злое оно. Так, сперва соберем ноги.
Есть.
Вот ощутила руки. Башка, конечно, гудит, об камень долбанулась. Как еще
мозги не брызнули на рельсы? Вот это была бы тема! Возвращается
Олька, а мозгов нет!
Что это за город? Станция Дно. Да, нарочно не придумаешь. Ленчик
вышвырнул меня из своей жизни, показал, где мое место. Тура
Хейердала в поезде оставила, вместо меня в Калмыкию поехал.
Так мы свое детство оставляем в разных местах по частям.
Я пошла оглядывать окрестности. Городок застыл в прошлом времени,
словно мушка в янтаре. По пыльной вокзальной площади туда-сюда курсировали
бабушки в цветастых платках. Воздух городка пропитал запах горькой нищеты.
Заброшенный, голодраный, обессиленный город
Дно. Здесь мое место?
Я выберусь. "Автостопом к небесам" - так говорил мой виртуально любимый
мужчина Чиж. И Тур Хейердал писал о том, что всегда побеждает синева неба.
Видимо, дикие схватки отчаянья толкают нас к свету, всегда только к
свету. Заставляют видеть его сквозь морось и слезы. Заставляют рисовать
радость желтой краской на холсте, который наклеен на стене последнего
тупика. Я поднимусь с днища.

БЕЗ ДЕДА

Олька вернулась. Одна. И было ей всего двадцать пять. Четвертак. Ее
снова потянуло на старую улицу. Так тянет только в свой отчий дом.
Надо же, треугольник еще не развалился. Новыми глазами чужестранца
Олька смотрела на свой прежний город. А он абсолютно не менялся.
Грудь изнутри жег мерзкий ментоловый холодок от дурного предчувствия.
- Заходи, - по-деловому рубанул Ларисин хахаль.
- Где дед? - с места в карьер спросила я.
- Умер полгода назад.
- Что?!
- Фронтовик, что ты хочешь.
"Значит, помер... Я опять одна".
- Где похоронили, на старом?
- На старом, рядом с бабушкой прикопали.
Дед умер ночью. По-трудовому ушел: с вечера кастрюльку картошечки
начистил, лег и заснул. А проснулся уже на том берегу, где не было ни Машки,
ни Ларисы, ни Ольки.
Ветхозаветность квартирки потихоньку рушилась. Милая Олькиному духу
ретроградность исчезала. Саня заменил окна стеклопакетами, и они перестали
глядеть во двор добрыми проницательными глазами. А Лариса отдраила их, и
теперь окна высокомерно отсвечивали от себя все взгляды.
На комоде фотография - Машка, тусклая девочка со слабой улыбкой и милой
ямочкой на яблочной щеке, с букетом полевых гвоздик в руках.
Это - все, что было у Ольки своего. Она так и не смогла осилить чужое