"Преступление" - читать интересную книгу автора (Уэлш Ирвин)

13. Эдинбург (3)

Сидя в кафе «Стокбриджские сласти», ты думал о последних днях Бритни, ненадежное бледно-серое небо усугубляло твое состояние. Видимо, тело Бритни было сброшено с поросшего травой утеса в залив, прямо на камни, в предательскую ночь на воскресенье. Утром его обнаружили любители пеших прогулок. Убийство же, согласно заключению эксперта, произощло в субботу днем, посредством удушения. Мистер Кондитер держал девочку в плену трое с половиной суток. Трое с половиной суток ада, мгновения нанизаны одно на другое стараниями дотошных патологоанатомов и судмедэкспертов.

На тебя в упор смотрела старуха, потому что рука твоя дрожала и чашка с черным кофе клацала по блюдечку. Ты поставил чашку, окинул взглядом посетителей кафе. Белокурые, рыжие, черные головы, перемежающиеся головами седыми. Каждый выглядел типичным жителем Северной Европы и вместе с тем носил отпечаток известной потрепанности — такое под силу, пожалуй, только шотландцам.

Для расследования по делу Ньюлы Эндрюс полиция Уэлвина соорудила фальшивую могилу с памятником и поместила некрологи в местных газетах. Обычная тактика. Полицейские знают, насколько сильна у преступников тяга к исповеди, знают, что убийца зачастую испытывает непреодолимое желание прийти на могилу жертвы и выговориться. С целью запечатлеть каждого, кто ощутит такую тягу и поддастся ей, на деревьях были спрятаны микрофоны и видеокамеры.

Джордж Марсден одобрял этот прием, однако теперь у него появились оговорки, что выяснилось в ходе очередного телефонного звонка в Истбурн.

— Рэй, мы не того взяли.

Но ты начинал думать, что это последний шанс: по горячим следам преступника схватить не удалось, оставался только Грэхсм Корнелл, однозначно тупиковый вариант. Роберта Эллиса подогнали под ответ, он «сознался» на могиле жертвы в Хертфордшире. Дешевый трюк. От видеозаписи тебя тошнило. Исповедь превратилась в глумление, невинная Ньюла — в искушенную и жадную до грязных удовольствий потаскушку. Хотя Эллис стоял спиной к камере, было ясно: по ходу своей безумной речи он мастурбирует прямо на могильную плиту. Следствие утвердилось во мнении, что Эллис — неадекватен; пожалуй, за ним водятся и грешки; впрочем, трезвые головы задавались вопросом: а убийца ли он? Тогда логично было предположить в Эллисе сверхчеловеческую способность продумывать свои и чужие действия на много шагов вперед. Однако занятые в расследовании полицейские жали: общественность уже почуяла запах крови, а боссы отправятся на заслуженный отдых задолго до того, как пресса, поддержавшая линчевание, обнаружит желание или смелость пойти в расследовании до конца. Вскоре наличие трезвой головы стало считаться моветоном.

Ты в очередной раз изучил уэлвинское дело, особое внимание уделив человеку, никакими особыми действиями не отметившемуся. Он вообще появился лишь однажды. Тесный капюшон дождевика придавал ему сходство с водолазом. Человек в дождевике стоял на могиле, пока его не спугнули. Спугнул, по иронии судьбы, Роберт Эллис. Человек в дождевике присел на корточки и какое-то время смотрел на надгробие, затем, когда в кадре возник Эллис, поднялся и зашагал прочь. Они с Эллисом едва перекинулись парой слов, причем реплику Эллиса микрофон зафиксировал, а реплику человека в дождевике заглушил низко надвинутый капюшон, на видео же неизвестный предстал со спины.

Ты сел за руль и рванул в Манчестер. Эллис тогда уже сидел в тюрьме Стрейнджвейз. Он пару раз наведывался в Манчестер, по пути от своей девушки, которая жила в Престоне, следовательно, должен был знать город. Ты хотел выяснить, как время повлияло на Эллисову память.

Вид у Роберта Эллиса был соответствующий месту пребывания, глаза сверкнули надеждой. Ты в жизни не курил, однако на подобные свидания обязательно брал пачку сигарет. Эллис вежливо отказался. Отказ тебя впечатлил, и ты тут же возненавидел это чувство; впрочем, было ясно: перед тобой уже не тот человек, что мастурбировал на детской могилке. Эллис прекрасно понимал иронию своего положения; тюрьма, в которую он попал безвинно и в которой провел несколько лет, тщетно пытаясь выйти, странным образом изменила его сознание.

— Хоть я и жертва судебной ошибки, это место меня спасло, — произнес Эллис. — Да, я был идиотом, каких мало, так меня и так. Но чтоб ребенка убить? — Он горько усмехнулся. — Нет уж, увольте.

— Что вы скажете о человеке в дождевике?

— Да я его и не видел толком. У него полфизии было шарфом замотано. Помню только, на меня из-под капюшона глаза глянули. Совершенно безумные глаза. Я вообще-то нормально выношу, когда на меня пялятся, но тут прямо мурашки по спине побежали. Прямо мурашки.

— А что он сказал?

— Я говорю: «Жаль девчушку», а он: «Дети все время мрут.

То от недоедания, то от болезней».

— Может, у него был какой-то особенный голос? Высокий, или низкий или он с акцентом говорил?

— Акцента я не заметил. По крайней мере, шотландского. — Эллис улыбнулся тебе, затем кивнул на молчаливого конвойного. — И северо-английского тоже не было, и такого, как у меня. Интонации вроде пафосные, но не те, что у образованных людей бывают. Нет, не могу объяснить.

— Почему вы говорили такие гадости о девочке, да еще на ее могиле?

Эллис стиснул челюсти, уставился в одну точку. Пожалуй, ему стыдно, подумал ты.

— Потому что я был идиотом. Я был затюканный, озлобленный, я жаждал привлечь к себе внимание. И знаете что? — Эллис окинул взглядом убогую койку, стул, умывальник и широко улыбнулся. — Сработало! — Улыбка пошла на убыль. — Да только я не собираюсь слишком привыкать к здешним удобствам.

— Почему?

— Потому что вы ведь меня вытащите, разве нет?

Пожалуй, Эллисово сознание изменилось все же не кардинальным образом. Под полировкой проступила старая инкарнация.

— Я намерен найти ублюдка, который убил Бритни Хэмил.

— Я тоже, приятель, — закивал Эллис.

Однако в течение следующих мучительных дней тучи собрались и разразились над Корнеллом — он сломался и раскололся. Только не в убийстве Бритни. Корнелл сознался в любовной связи с женатым членом шотландского парламента, сведения просочились в прессу. Член парламента, ко всеобщему разочарованию, подтвердил информацию, чем угробил собственную карьеру, зато снял с крючка невиновного. Тоула эти события подкосили; тогда-то он и позволил тебе устроить фальшивую могилку на Стокбриджском кладбище.

Фальшивые похороны Бритни преобразовались в настоящие. Нищая Анджела умоляла:

— А нельзя, чтоб мою девочку по правде сейчас похоронили? Я для нее ничего даже близко похожего не смогу устроить…

В итоге расходы оплатили из полицейского бюджета. Когда же останки Бритни были преданы земле, ты принялся ждать. Ты сидел в фургоне, смотрел на мониторы, изучал каждого, кто приближался к месту упокоения Бритни. Обязанность тяжкая, практически бессмысленная, чреватая болью в спине и онемением шеи. Ноябрь наступал на пятки, серость давила на окно, как могильная плита.

Раз ты вышел в туалет. Вернувшись, обнаружил Нотмена на пороге фургона, болтающим с женщиной. Ты взбеленился, набросился на коллегу:

— Какого черта ты тут прохлаждаешься?

Нотмен стал извиняться, смущенная женщина поспешила прочь.

— Да я только на пять минут, ноги совсем затекли…

Ты вошел в фургон, прокрутил пленку назад. Ничего. Сердцебиение улеглось. Ты стал думать о своей следственной группе. Для них смерть Бритни — звук пустой, поиски убийцы — повод разинуть рот в пабе или в столовке. Обрыдшая рутина, от которой отлынивать сам бог велел. Ты и сам так поступал и ТО же самое чувствовал — когда другие дела расследовал. А теперь Нотмен тебя раскусил. Черт.

— Рэй, для тебя это дело вроде личного, да?

— Мне нужно найти мерзавца.

— Надеюсь, ты не подумаешь, что у меня нос слишком любопытный, — продолжал Нотмен, — только вид твой ужасен.

Ты хоть спишь?

— Нет. Эта малютка за нас обоих отоспится.

Ты работал по две смены подряд. Усталый и взвинченный, горстями ел бензедрин и без счету вдыхал кокаиновые дорожки, чтобы не отключиться в неприметном фургоне на краю кладбища. Ты знал: шансов выпадет не больше одного.

В это же время разворачивалась другая драма. Большинство полицейских болели за футбольный клуб «Хартс». Новость, что пользовавшегося популярностью тренера Джорджа Берли заменили Грэхемом Риксом, англичанином, отбывшим наказание за связь с пятнадцатилетней девочкой, шокировала всех. В день, когда об этом стало известно, ты, сидя в участке, составлял расписание дежурств на кладбище. Вошел Дата Гиллман с новой кофейной кружкой, а старую, с символикой «Хартс», на ходу метнул в мусорную корзину.

— Ну и чем тебе «Хартс» не угодили? — осведомился Нотмен.

— А тем, что, пока у них заправляет извращенец, будь я проклят, если эту кружку к губам поднесу. Иначе получается пародия на все, за что мы тут стоим, — прорычал Гиллман.

Тебя передернуло. Ты поднял взгляд — и выдал Гиллмана.

— А за что мы стоим, Даги? Вот ты, например, в Таиланде за что стоял?

— В Таиланд мы ездили расслабиться. Это совсем другое дело.

— Да что ты.

Однако Гиллман и не думал оправдываться.

— Ах ты предусмотрительный наш. Роббо проворонил, да и девчушку тоже.

У тебя перехватило дыхание.

— Бред ты несешь… Роббо был непредсказуем!

Однажды вы с Роббо во время дежурства застукали юную парочку в момент половой близости. Девушка оказалась несовершеннолетняя. Роббо велел тебе допросить паренька в гостиной, а сам занялся девушкой в спальне. У нее в сумочке Роббо обнаружил наркотик, экстази и не преминул призвать тебя в свидетели.

Затем вернулся в спальню и заключил с девчонкой сделку. При мысли о том, какого рода была эта сделка, тебя бросало в дрожь. Характерно, что никакого обвинения Роббо не предъявил.

— Роббо этой историей нам в столовке все уши прожужжал. Заставил бедняжку отсосать, — произнес Гиллман. —

Я слышал, она потом приняла смертельную дозу наркотика. Ей промывание желудка делали.

— Если что подобное и произошло, учти: я не участвовал и вообще не в курсе!

— Тебе известно, что за птица был наш Роббо. Непредсказуемый, говоришь? Я бы сказал — хитрозадый. А ты его наедине с несовершеннолетней оставил. Подумай об этом, — криво усмехнулся Гиллман. — Подумай об этом, когда в следующий раз захочется выставить себя святым и рассказать пару-тройку назидательных историй. Не нарывайся, ангелочек Ленни. — Гиллман постучал себя по лбу: дескать, я-то в курсе. Твои глаза наполнились слезами, как тогда, в бангкокском баре, от удара в лицо Гиллманова лба.

Однако у тебя хватало забот и помимо разгорающейся войны с Гиллманом. День был как прополощенный в спитой тьме. Еще не пробило четыре, когда окупились все одинокие напряженные дни и ревматические ночи, проведенные в фургоне. Ты отлучился в забегаловку «У Грегга», шел назад, радуясь отсутствию компании, нес блеклые пирожки и кофе себе и Нотмену. Вдруг посыпался град. Словно с неба стреляли ледяной дробью. Ты нырнул в фургон, Нотмен, прилипший к экрану, даже не шевельнулся. Небесный сторож палил по железной крыше. Скоро кончится, подумал ты, и действительно, град скоро кончился, правда, не прежде, чем утроил силы. Ты с наслаждением прихлебывал кофе, разглагольствовал о «Хартс» и его новом владельце, любителе конфликтных ситуаций из Восточной Европы. Под руководством Рикса команда впала в анабиоз, как кладбищенские деревья к зиме.

И тут на экране ты увидел его. Человека в дождевике. В том же самом дождевике. Того же самого человека. Он стоял над Могилкой Бритни. Как прежде — над могилкой Ньюлы, пока Эллис его не спугнул. У дождевика глухой плотный капюшон, да еще град барабанит — будет ли слышно хоть что-нибудь из сказанного? Не важно. Ты бросился к главным воротам, крикнул Нотмену бежать к калитке, перерезать путь к отступлению. Ты летел по мокрой дорожке, в какой-то момент потерял равновесие и едва не рухнул. Однако человек в дождевике, казалось, не чувствовал твоего приближения, во всяком случае, он не оглянулся. Ты сбавил скорость, ты подобрался настолько близко, что видел клубы пара, как-то вбок вырывавшиеся из-под капюшона.

— Сэр! — крикнул ты, выхватывая удостоверение полицейского. — Вы арестованы!

С другой стороны спешил Нотмен. Вы взяли мерзавца в клещи. Ты приготовился к сопротивлению, возможно, ожесточенному. Однако подозреваемый даже не сделал попытки убежать. Наоборот: он медленно повернулся к тебе, словно ждал этого момента.

Ты понял: перед тобой Кондитер. Взгляд как магнит, а глаза мертвые. Густые каштановые волосы, начинающие седеть на висках. Багровые щеки. Низенький, коренастый, крепко сбитый, словно фермер в энном поколении, хотя, пожалуй, он и фермы-то ни разу в жизни не видел.

Нотмен наконец приблизился. Кондитер окинул взглядом сначала одного полицейского, потом другого.

— Хорошо бегаете, — произнес он с полуухмылкой, как попавшийся на краже носков.

Характерное брезгливое высокомерие. Словно он уже весь мир подогнал под свои кошмарные мерки, сузил до границ собственной чудовищной натуры. Словно годами вынашивал презрение к миру остальному — и устойчивость к его влиянию, — не дававшие покоя тебе. Ты ужаснулся. Ты почувствовал себя маленьким и слабым, хотя за тобой были праведный гнев и вся Британия со всеми гражданами. Теперь у Мистера Кондитера появилось имя.

— Я — Гарет Хорсбург, — почти жизнерадостно усмехнулся Кондитер. — Можете звать меня Жеребцом.

Ты отправился к отцу на работу, в Хэймаркет; вы давно не виделись. Ты хотел вытащить отца в паб. Это означало, что сам ты выпьешь не больше пинты: при отце ты не позволял себе лишнего. Ты улыбнулся Джэсмин, секретарше. Она провела тебя в крохотный кабинет. Отец как раз закончил телефонный разговор. Ты еще из-за двери уловил его одышку. Занятый своими проблемами, ты не видел, в каком состоянии находится отец. Тем более что он всегда был скуп на эмоции. Однако имелись и физические признаки. Например, лицо у него побагровело и как-то все отекло, надулось изнутри. Отец скукожился — или выкипел, словно жизнь зазевалась и забыла выключить газ под кастрюлей. Красных прожилок на Скулах стало больше.

Отец заговорил, однако ты думал о Жеребце, разведенном госслужащем, который жил близ Эйлсбери со своей немощной матерью. Твои коллеги и все заинтересованные лица скоро пришли к заключению: Гарет Хорсбург удручающе нормален. С таким охотно здороваешься по-соседски; правда, в компании такого малость заносит, а еще он отличается педантичностью. Такой состоит членом пригородного гольф-клуба, с таким можно пропустить стаканчик, но не больше — скучно становится.

Ты бился в тисках мощнейшей слуховой галлюцинации — память терзали омерзительные подробности из Хорсбурговых допросных откровений. В настоящее тебя вернул глухой отцовский голос.

— Это, Рэй, продолжается уже как минимум десять лет. — Отец громыхнул об стол коробкой с папками. — Как минимум десять лет она за моей спиной трахается с Джоком Аллардайсом. Моя Авриль — твоя мать — и Джок Аллардайс.

Ты среагировал на слово «трахается». И даже не потому, что твой отец никогда не выражался ни при тебе, ни при остальных членах семьи, если не считать единственного «сукин сын» — отец выдохнул его, не веря собственным глазам, когда Альберт Кидд забил первый гол за «Данди» в «Денс-парк».[19] А было это в 1986 году. Нет, ты явственно увидел свою мать, потную, крутобокую, оседлавшую друга семьи и соседа, пожилого разве-денного Джока Аллардайса, которого ты привык звать дядей Джоки. Тебе стало стыдно, как ребенку, впервые осознавшему: его родители тоже занимаются этим. Глядя в отцовские глаза, желтоватые, с узкими зрачками, в чем-то козьи, полные ненависти, смешанной с непониманием, ты еле сдерживал смех.

— Что ты намерен делать? — Твой палец непроизвольно потянулся к переносице. Тесный кабинетик будто сомкнул стены.

— А что тут сделаешь? У нас не было близости с тех пор, — отец продолжал бесцветным голосом, видно, давно свыкся со своим постыдным положением, — как случился инфаркт. Все из-за лекарств. Они кровь разжижают. Я больше не могу… — он запнулся, поежился. — Пробовал виагру, да врачи сказали, она для меня опасна. Даже пытался порнофильмы смотреть, думал, сила вернется — без толку. Твоей матери все еще необходим секс, какое право я имею ей мешать?

— Она твоя жена, — произнес ты. Ты наконец рассердился на отца — за отсутствие самоуважения и на мать — за предательство.

— Какой из меня теперь муж?

Ты откашлялся. Не многовато ли для одного человека? Хорсбург, урывающий оргазмы ценой детских жизней. Отец, не способный заняться сексом с собственной женой. Мать, путающаяся с другом семьи и соседом. Нет уж, пусть скормит подробности кому-нибудь другому.

— А Стюарту ты об этом говорил?

Отец удивился.

— Нет. А какой смысл?

А такой, что не все же меня грузить, подумал ты.

— Ну, Стюарт мог бы что-нибудь посоветовать. Он ведь актер. Должен разбираться в мотивах человеческих поступков.

— Я думал, ты как полицейский…

— Папа, мы людей за решетку сажаем.

Отец удрученно кивнул, ты вышел, сказал, что с этим последним делом даже на пиво времени нет, ты просто заскочил поздороваться, мимо проезжал. Больше ты отца не видел. Несколько дней спустя он умер, тут же, в кабинетике, его обнаружил Стюарт. Отец пытался разделить с тобой бремя ужасной тайны, отравлявшей ему существование, но ты мог думать только о гнусном извращенце.