"Вячеслав Куприянов "Сверхсветовик" (КЛФ, ТМ N 08/97)" - читать интересную книгу автора

руки, набрякшие благодарными рукопожатиями. Отнятый от его гортани голос в
положенные часы сопровождал ожившие слепки с его лица, обещая зрителям и
слушателям то, чего им всем не хватало. Время. Он обещал Время.
Как пчела на обножке принесет в свой улей накопленную цветком питательную
пыльцу, так он призван выбрать созревшее на почве истлевших звезд мировое
время. Именно он, и никто другой. А они с легким сердцем могут пока
продолжать утрачивать свое настоящее время.
Его долго готовили для небывалого подвига. С самого детства, и потому у
него не было собственного детства, хотя уже тогда предполагалось, что это
добавляет детства всем прочим.
Когда дети носились друг за дружкой, оставляя каждому вероятность догнать
другого и в то же время при старании надеясь убежать от любого, он был за
пределами этих игр, он должен был тянуться за взрослым наставником, который
его вел за собой, исходя из продуманных скоростей, ускорений и внезапных
остановок. Когда дети купались, будто они впервые попали в воду, он должен
был повторять движения наставника, который, казалось, родился в воде.
Он научился любить землю, отталкиваясь от нее ногами. Он научился любить
воду, проскальзывая сквозь нее, подобно обтекаемому существу, для которого
голова служит носом. Он полюбил воздух, ибо с ним вдыхал в себя все небо,
приобщавшее его к высочайшему огню, до которого ему еще суждено будет
дотронуться.
- Дыши, дыши, - подстрекали его наставники, - тебе еще придется не дышать
или почти не дышать целую вечность! Он учился затаивать дыхание под водой,
и когда он выныривал, то чувствовал не только вкус, но и цвет воздуха,
который из синего мгновенно становился красным в его легких, а пройдя
сквозь камеру сердца, сгущался и темнел, как терпкое вино, которым его не
баловали, но и не лишали с достижением зрелости. Ему исподволь загадывали
загадки, старше ли его это вино, или моложе, и насколько, когда ягоды сняли
с лозы, какое стояло в ту пору лето, и чем старше он становился, тем более
старое вино доверяли ему на пробу. И надо было угадывать местность, где оно
родилось, высоту над уровнем моря, удаленность от розы ветров, и все это не
для того, чтобы в предполагаемом обществе блеснуть отточенностью праздного
вкуса, но чтобы уметь определить, оказавшись в неизвестном краю, что это за
край, по запахам, по привкусу надкушенной травы, по заложенной в этой земле
толике солнца, по томящемуся именно в том колодце неба настою времени.
Не все из наставников настаивали на том, что время настаивается только в
вине, сгущаясь до доступной многим поколениям истины. Однако идея выдержки
казалась пригодной для его воспитания, он как бы накапливал время в себе
самом, пока сам себя еще никак вовне не проявил, зато он и не выдыхался.
Приятно было сознавать, что время бывает белое и красное, а также
розовое, оно бывает сухим, бывает в меру - хорошо, если в меру - сладким,
оно приятно бьет в голову, если оно шипучее. Особенно приятно его делить
вдвоем, тогда его становится больше даже при самом малом исходном разливе,
ибо оно обрастает обходительностью, взаимностью и любовью.
Время, как гроздь, зависит от земли, воды и солнца, от каприза ветра и
легкости облаков, оно начинается весной и замирает поздней осенью, и это
почти незыблемо. Становясь вином, время зависит от бочки, от пошедшего на
ее бока дерева, и уже почти не зависит от безразличной к его вкусу бутылки,
в которой самое важное - пробка.
Он знал, что среди теоретических разработок, от которых зависит результат