"Владимир Александрович Толмасов. Соловецкая повесть " - читать интересную книгу автора

- За все тебе благодарствую. Больше ничем я отблагодарить не
могу. А коли обидел невзначай, то прости, ради бога... Вижу я теперь,
что ты и впрямь честный человек и прямой. И то верно, в Москве тебе
жизни не будет: там сейчас уметь гнуться надо... Воевода хотел еще
что-то сказать, но из-за угла вынырнул послушник Евстафий и, пряча
глазки, прогнусавил:
- Отец игумен ждет тебя, воевода.
Ожеров с тоской поглядел на Трифона, тихо проговорил:
- Не серчай, брат, коли что не так сказал. Я ведь тоже говорю,
что думаю. Ну, прощай покуда. А ты, Евстафий, чего уши развесил?
Пошли, что ли.
Трифон смотрел вслед Ожерову, легко перепрыгивающему через кучи
свежей земли, и брала его досада на самого себя: "Вот ты какой,
оказывается, воевода. А я-то, дурак, заорал: нет да нет. Обидел
хорошего человека. Он ко мне с добром, а я... Уж на четвертый десяток
повалила жизнь-то, а все в потемках хожу. Прожил, можно сказать,
впустую, баловством занимался. Чтобы на ноги встать, воевода
понадобился. Ежели бы вместо Ожерова другой приехал, вроде того сукина
сына, о котором Гришка баял, то, наверное, так бы и остался плесневеть
в келье... Вот только не пойму, чего это Евстафий все около воеводы
трется, смотрит в сторону, а уши, как у зайца, так и вертятся.
Подслушивает? Доносы строчит?.."
Так размышляя, он двинулся к трапезной, откуда через открытые по
случаю теплых дней бабьего лета окна слышался сдержанный шум голосов:
отец игумен сегодня запаздывал.

IX

Закончив постройку острога на Соловецком острове, Ожеров перед
началом ледостава забрал половину стрельцов и уехал в Карелию
насаждать по волостям оборону вотчины, создавать сторожи на границах,
собирать отряды ратников. Ушел с ним и Гришка Косматый, которого
воевода за немалое понятие в воинском и стрелецком деле назначил
пятидесятником.
Всю зиму Ожеров ругался не переставая. Ну и дикий же край! Народ
неповоротливый, дремучий. Живут, конечно, куда как бедно: монастырь -
прорва здоровая, на нее добра не напасешься. В другой избе, кроме
тараканов да клопов, ничего и не было. Приказчики монастырские
попадались такие, что обирали селенцев до нитки.
Остановившись на ночлег и устроившись на скамье под собственной
шубой, Ожеров глядел на горящую с сухим треском лучину, и тоскливые,
тревожные мысли лезли ему в голову.
Послал же его царь на край света. Тут, конечно, не обошлось без
личных врагов, без наговора. Ну да шут с ним. Он милостей у царского
трона не ищет. Чем дальше от двора, тем лучше: на язык он невоздержан.
Любой ярыжка московский мигом донос обтяпает и - готово: изволь
ответствовать. А тут ярыжки не держатся: холодно, сыро и глухо. Вон,
Гришка Косматый, нездешний мужик, что ни день, такое высказывает, что
диву даешься и сперва понять не можешь: крамола это или нет. Как-то в
беседе заявил, что-де царь велел действовать наступательно, да только